Юрий Покальчук - Цыганские мелодии

Максим поужинал, выпив в «Кулинарии» чашку питья, которое, по идее, должно было бы быть кофе с молоком, на самом деле было разве что воспоминанием о кофе, чистой формой без содержания, так как по цвету и вкусу напоминало скорее всего подслащенную овсяную жижу; Взял еще что-то к кофе, но ел машинально, внимание Максима было совсем в другом месте, где-то далеко-далеко. Нельзя было сказать, что он думал о чем-то конкретном. Сосредоточенность его была сейчас совсем нейтральной, ни на что не направленной, Максима просто заполнял покой, не было никакого напряжения; вдруг он понял, что наконец-то начал отдыхать, что нервный подъем, который так долго не покидал его, так долго, что он привык уже к нему как к норме, спадает.

Это еще только началось, но такого облегчения Максим не знал уже давно и потому удивленно допытывался сам у себя: что же все-таки произошло, почему так легко, будто что-то свалилось, какой-то тяжкий груз, давивший так долго.

Он не пошел сразу на свою квартиру, а решил пройтись еще немного глухими, похожими на сельские, улочками в районе своей временной квартиры. Он шел, вслушиваясь в себя, утопая все глубже в этом ощущении покоя, согласия с самим собой и миром, и понимал — это они, цыгане, вдруг сняли с него все напряжение и усталость, уже беспричинные, застаревшие... Это удивляло его и переполняло радостью. Вот почему так влекло его к этим разговорам без смысла и цели, вот почему шатался он по улицам днями напролет с мальчуганом и не ощущал ни утомления, ни скуки, ни равнодушия. Вот почему он договорился и на завтра о встрече, и облегчение его имеет в перспективе еще и завтрашний день, и еще долгие дни потом, вплоть до самого отъезда.

Время отъезда показалось ему вдруг очень-очень отдаленным, как в давние школьные времена, когда десятидневные каникулы кажутся длиннющими, а что уж говорить о летних — чуть ли не полжизни.

На следующий день они ходили втроем. Видно было, что Василько рассказал сестре об их совместных блужданиях по городу и кое-что о Максиме, и это ее заинтересовало, она приоделась, и выражение лица у нее было хотя и независимое, но изнутри как бы нацеленное на Максима...

Снова было кино, потом Василько побежал искать мать, и на какое-то время Максим с Дойной остались вдвоем.

— Так уже мне тут надоело, — призналась Дойна. — Я только ради мамы и Василька приехала, помогаю, варю им и вообще. Мама сама больная, ей за братом не досмотреть...

Максим знал уже, что Дойне девятнадцать, что она окончила школу, но нигде не работает, все с матерью — то по больницам, то дома...

— Мама не пускает меня тут никуда, все боится, что меня кто-то украдет. Местные цыгане или еще кто-нибудь.

— Ну, со мной-то не украдут, — сказал Максим.

— Так-то, конечно, не украдут, — согласилась Дойная — А ты сможешь меня защитить?

Нет, не о том они говорили, это были только слова. Разговор был длинный, потом еще не один. Но, как всегда, по сути не о том.

С первого же дня Максим решил бесповоротно: не вздумай только забивать себе баки этой девушкой, это не имеет будущего, ты цыган знаешь — вот и не морочь голову ни себе, ни ей. Приятельские отношения, не более. Твой друг — Василько, а это его сестра. И все.

Да ведут ли нас хоть иногда за собой наши истинные чувства, или, как правило, мы насилуем их, стараясь затолкать в определенное русло, отказываясь от себя, отбрасывая другого человека из-за условий выбора, продиктованных обычаями и законами, семьей, работой?

Разве выбираем мы по своему природному влечению, разве способны открыто и легко идти к тому человеку, к которому так манит нас инстинкт, подсознание, на первый взгляд пусть логически не мотивированное, но правдивое чувство? Разве, выбирая себе жену или мужа, не руководимся мы понятиями определенных общественных слоев и образовательных цензов, национального происхождения и возрастного соотношения, промеряем будущее до самой смерти?.. И отказываемся раз, и два, и Три, пока... А когда вдруг все сочетается, то тут-то и обнаруживаешь вдруг, что чего-то самого важного в браке и не хватало. Но уже так и идет, как сложилось изначально. И брачная жизнь становится неинтересным продолжением романтической истории любви...

Не все, конечно, не все. Есть сумасшедшие, бросающиеся с моста в воду, не спросясь броду, не прикидывают, не ищут, а идут прямиком к тому, кто... Наверное, именно такие браки, если они удачны, переживают все на свете и являются примером или идеалом. А если неудачны? Ну, тогда человек хоть знает, что получил то, чего так страстно добивался, так неотвратимо желал, прошел круг чувств, прожил все это сполна, пусть недолго, пусть без будущего...

Поэтому-то цыгане, при всем своем домострое, при категорической системе подчинения родителям, мужу, относительно легко по сравнению с другими народами соглашаются на развод, свободнее сходятся и расходятся. Ибо нет худшего несчастья для цыгана, чем неволя, чем закрытая дорога, чем мир без развития, чем жизнь без направления...

Поэтому Тамара в свои двадцать три была уже около пяти лет в разводе. Ее малышу шел шестой год, а она никак не хотела лишь бы замуж, как ни давили на нее родители.

— Хватит, — сказала она. — Пойду замуж, только если сердце кого-нибудь выберет. А если нет — и так жизнь проживу. Лишь бы как-нибудь — это уже было!

Тебя выбрало ее сердце, Максим. И ты это хорошо знаешь, ты пришелся ей по душе, ей и всем им, но ты сам не смог преодолеть внутренний барьер и шагнуть к ним, то расстояние от твоего будущего как художника до цыганского оседлого табора, до старше тебя на четыре года цыганки с ребенком... Это для тебя было слишком, и они это знали, они понимали это... Послушай, а почему они это понимали? Как могли они это понимать? Лорка был старше тебя — ему было двадцать пять, Генке — двадцать два. А родители? Дед Пичура от старости уже не все понимал, что происходит у него на глазах. А Настя, жена его, ох и добрая была у них мать, добрая и ласковая, она просто хотела добра своим детям, своей дочке, она не перечила их воле, их желаниям, — сама знала, что такое любовь, она хорошо это знала...

Да и кроме того Тамара была уже разведенная, а это означало, что в ее воле поступать как хочется. Выбрать себе самой, по сердцу. Она работала на заводике, сама зарабатывала какие-то деньги и жила у родителей, только комната у нее была своя и ход с другой стороны был проделан, еще когда она была замужем, и для ее мужа еще только собирались строить дом, и они жили здесь.

Сколько раз ты уже ночевал в этом доме, когда приезжал к ее братьям. И хоть бывали вы тут частенько, каждый ваш приезд с Шаховым был событием. Вас принимали как своих — гостей, но своих...

Как-то раз ты приехал, и не было никого в доме у Пичуры, только дед спал на печи. Ты пошел к Тамаре, она была дома. Оказалось, парни поехали в село на свадьбу, все поехали, и Коля тоже (Коля Цыбульский был их двоюродный брат и тоже твой друг), всех пригласили.