Захар Прилепин - «Лимонка» в тюрьму (сборник)

– Вода не стихия, а материя, – произнёс он ни с того ни с сего, глядя куда-то поверх наших голов и будто бы вовсе не к нам обращаясь. – Здесь хлопотно для капитанов: слишком трудный фарватер. Но если бы не эти островки и отмели, то ни у кого не хватило бы сил плавать против течения. Без отдыха с Иртышом никому не справиться. А если вдруг на середине русла твой ориентир внезапно сместился и против собственной воли плывёшь куда-то не туда, то означает это только одно: тебя зацепило в водоворот.

Огонёк сигареты освещал пальцы и нижнюю часть его лица. Глаз не было видно. Но этот ночной пловец и не смотрел на нас. Его фразы достигали слуха, словно залетев сюда из другой, неведомой мне жизни:

– Нужно попытаться вырваться сразу. Только перед этим определи, где расположена воронка. Для этого надо дать водовороту прокрутить себя один круг. Потом можно начинать выгребать по течению. Но получается уйти далеко не всегда. Нельзя вырываться слишком долго. Иначе – хана: истратишь силы, потонешь. Это надо почувствовать, и если ничего не получается, если ты в крепком плену – расслабляйся и отдыхай, удерживаясь на плаву. Отдайся водовороту. Главное – не бояться, желательно и не волноваться. Круги будут становиться всё короче и короче, и перед тем, как тебя затянет вглубь, в самый последний момент, вырываешься из воды вверх и делаешь глубокий, какой только можешь, вдох. Обязательно. Никому не известно, сколько метров воды под тобой… Уходишь под воду. Теперь всё внимание на ноги. Как только почувствуешь, что коснулся ногами дна, – сгруппировываешься и со всей силой отталкиваешься вбок от эпицентра и начинаешь выгребать наверх. Водоворот сам вышвырнет тебя на поверхность. От начала и до конца пройдёт-то какая-то минута, не более… Другое дело, что может показаться, будто бы ты только что чуть не остался в вязкой вечности.

Закончив свою лекцию, о которой его никто не просил, мужчина отбросил окурок в сторону, поднялся на ноги и, коротко попрощавшись, направился к реке. В лунном свете я видел, как он зашёл в воду, как он поплыл. Словно зачарованный, неподвижно глядя в кусок ночи, в то место, где мгла поглотила его, я вдруг подумал, что река – разумное, живое существо.

Я не вспоминал об этом целых четырнадцать лет, хотя и подумал тогда, что что-то тут не так: необычные встречи уже по природе своей не могут совсем ничего не значить.

Но моя, беспомощная подчас, память каждый раз при любых экстремальных обстоятельствах выдавала какие-нибудь сюрпризы.

В очередной раз именно так и произошло минувшей ночью в следственном изоляторе города Севастополя.

СИЗО г. Симферополя

22.05.2001

Жизнь обесценилась напрочь. 15 лет тюрьмы. Жизнь фактически закончилась. Нереально пробыть здесь столько и остаться в здравом уме. Нереально, попав дикарём из джунглей в незнакомый, полностью изменившийся мир, найти в нем своё место. Жи вотное существование бомжа и скотская смерть в петле исключены. Выхода нет, тупик. Этот тупик – начало абсолютной свободы. Свободы от будущего, которого нет. Свободы от прошлого, ставшего похожим на когда-то прочитанную и почти забытую книгу. А единственное настоящее – камера голодающих, мрачное дно тюрьмы, дно дна. Завершённой жизнью можно вертеть, как чётками в руке. Моя воля – единственный закон. Продлить на несколько лет заключение, вспоров живот какой-нибудь особо мерзкой двуногой твари, или быть предельно дипломатичным. Довести до конца объявленную голодовку смерти или согласиться на предложенные тюремные льготы. Как лягут в ладонь чётки. Чуть не договорился, что стал Богом – прости меня, Господи, грешного.

Свобода! Полная свобода! Ваша тюрьма для меня рухнула.

Дневник Мертвеца. Сижу в каземате без окна, вентиляции и почти без воздуха. Холодно, однако, как на улице. Воняет параша. Сыро до тумана. В едва освещённом застенке со мной сидит человек по фамилии Солнце. Он моряк и повар. Своими разговорами мы устраиваем в голодовочной камере виртуальный ресторан. Свиные ножки и бараньи шейки висят в сыром вонючем воздухе.

Есть приёмник. Новости делаем погромче. Вся тюрьма голодает, протестуя против запрета передач с воли. Я начал голодовку раньше остальных, своевременно известив прессу. Зато набираем тюремного чая, а сегодня я отоварился на 4 лата сигаретами в магазине – хитрожопый мертвец! Вот и дневник начал – в день покупки тетради.

Прочитал своё интервью в газете «Час». «Захватчик башни Петра: «Подавитесь моим трупом» – правильный заголовок. Поперекрикивался с Максом, голодающим в карцере, называемом в тюрьме трюмом. Это крошечная одиночка того же качества, обычно там сидят наказанные. У него всего одна кружка под чай, надо как-то отправить ему посуду.

Сутки, никак не разделённые на день и ночь, продолжаются.

Из ранее написанного: Приговор

Finita la comedia. Маститый судья, председатель судебной коллегии, и только закончившая вуз прокурорша без запинки отыграли дуэт для контрабаса и флейты, сочинённый в больших правительственных кабинетах. Старой советской закалки пожилой латыш и прыщавая, не по годам отъевшаяся русско-фамильная девица, вскормленная современным прозападным б…вом.

Приговор зачитывался больше часа, в течение которого, стоя с безупречно прямой спиной – помог армейский опыт, – я придумывал, что бы рявкнуть в похотливо разглядывающие меня телекамеры. Когда судья, наконец, дошёл до статей и сроков, камеры сгрудились возле решётки, надеясь поймать гримасу отчаяния или дрожь в коленях. «Смирно!» – скомандовал я своим товарищам еле слышно.

Раздались вопли: «Фашисты! Фашисты!», судьи, недодержав на физиономиях церемонные маски, смылись, к нашей клетке полетели цветы, а в сучьи объективы – перефразированный Шварценеггер: «Мы вернёмся!» Пусть не будет ничего, кроме клоунады, и в ней мы тоже талантливее их.

Адвокатша потом рассказала, что «вернёмся» в сочетание с «прольётся кровь» товарища Абеля производили с телеэкрана ещё тот эффект. Дебилы! Это мы были ограждены от вас толстыми прутьями решётки, а никак не наоборот. От вашего правосудия, от вашего порядка, от вашего сытого комфорта – корыта помоев для тупых, ни на что, кроме как жрать и срать, не способных свиней. Тюрьма в ваших мыслях, а у нас только стены с решётками, «где каждый поворот ведёт в тупик», да ваши собратья по корыту, звенящие ключами на коридоре. По сути, вы упрятали нас в свои безмозглые черепа, где мы надолго останемся вашим ночным кошмаром – атлетически сложённые молодчики в чёрном, совсем не похожие на невзрачных учителей из провинции.

Командир конвоя собрал рассыпанные перед клеткой гвоздики и вручил их мне. Он чуял звериным ментовским чутьём – мы вернёмся.