Анатолий Тосс - Почти замужняя женщина к середине ночи

– Девушка, как вашу собачку зовут?

– Дуся, – ответила она кротко, не спуская восторженных глаз с моего молчавшего товарища.

– А вас? – разыграл я более чем простую двухходовку.

– Женя, – ответила Жека и все же бросила на меня короткий взгляд, именно как я и ожидал, скептический и надменный. Да еще с такой откровенной усмешкой, мол: «Так вот, как вы работаете? И почему на вас женщины клюют? – не понимаю. Ничего повеселее ты, конечно, придумать не мог».

Хотя я мог, просто неохота было.

А вот Сане моя двухходовка понравилась, он прям обрадовался весь на глазах.

– Ну ты дал, – хлопнул он меня по плечу. – Здорово, я такого прикола не слышал никогда. Бум, бум – и в дамках. Я бы ни за что не догадался вот так запросто. Ты просто мастер.

– Еще какой, – зачем-то вставила Жека, смерив меня еще одним взглядом. Но теперь уже благодарным, теперь уже за гитариста Саню.

– Слушай, а можно, я твой закидон в песню вставлю? Ты не против, я специальную песню напишу про знакомство. Я ее назову: «Дама с собачкой», – и там будет типа:

«Дама, а как вашу собачку зовут?» – и тут же сразу: «А вас?»

«А меня – доктор Чехов».

Клевая песня будет.

– А вы песни пишете? – спросила Жека, млея перед гитаристом, который, похоже, действительно был хорошим парнем с сильно творческой жилкой.

– Кстати, моего товарища зовут Саша, – вмешался я, хотя на меня уже никто не обращал внимания. Никто, кроме Дуси, которая все тянула ко мне мордочку, намереваясь лизнуть, куда придется.

– Хотите, спою чего-нибудь? – спросил Саня, нисколько не смущаясь.

– Очень, – призналась Жека и в восторженном порыве прижала Дусю к себе, отчего язык той не дотянулся до меня и залакал пустой невкусный воздух.

– Мне надо только гитару принести, – объяснил гитарист.

– Мы сейчас, – объяснил я вслед за ним.

– Сань, послушай, – сказал я, когда мы отошли в сторону за гитарой. – Похоже, ты ей понравился больше меня.

– Ты о чем? – не врубился он с ходу.

– Она на тебя запала, Женя эта, – пояснил я.

– Ты уверен? – не поверил он.

– Абсолютно. Видел, как она на тебя глазела? На меня вообще даже не отреагировала, только на тебя. Как она зашлась вся, когда ты сказал, что споешь ей, чуть собачку не задушила. Так что ты давай, не теряйся, я ее тебе уступаю, потому что, знаешь, не борец я за женщин. Не понравился – отойди в сторону.

– Ну ты, мужик, красава, – заценил меня Саня. – Второй раз ради меня от сердца отрываешь. Сначала пипифакс, потом Женю. Хотя она ничего, конечно, симпатичная. Но ты уверен? Я ведь для тебя петь хотел, ну, чтобы ты ей больше пришелся.

– Уверен, уверен, – кивнул я.

– Ну, спасибо, дружище, – откликнулся на кивок гитарист. Он взял гитару, и мы двинулись назад к Жеке. – А про «девушку с собачкой» это ты классно придумал, безотказно сработало: «Как вашу собачку зовут?» «А вас?». Классно. – И он снова радостно рассмеялся и снова хлопнул меня по плечу. – Слушай, получается, я твой двойной должник теперь.

– Да ладно, не обращай внимания. – Я тоже хлопнул его по плечу. – Встретимся как-нибудь, ты же здесь бываешь в «Горке»?

– Ну конечно, – кивнул он. – Особенно по пятницам и субботам, когда здесь народу полно.

Мы подошли к Жеке. Саня поставил одну ступню на попавшийся под ногу стул, взял пару аккордов, тут же запел, как полагается, хрипловатым баритоном.

Что означало, что мне пора отваливать. В конце концов, дело сделано, и, как говорится, «Мавр может отвалить». Хотя лично я себя мавром никогда не считал. К тому же пусть и недалеко, но долго меня ждали Инфант с Илюхой, да еще портфель с бутылками. Которые они поглощали несправедливо без меня.

Я едва заметно кивнул Жеке: мол, теперь дело за тобой, теперь ты показывай мастерство. Но иное, совсем иной природы – женское. Она поняла и кивнула, и снова посмотрела на Саню. Который все еще пел с упоенной хрипотцой.

– А где моя девушка, та, которую я доверчиво оставил на вас? – спросил я у парочки, состоящей из Инфанта и Илюхи, когда нашел их в другом конце полуподвального клубного зала.

– Упорхнула, – удовлетворенно ответила мне парочка и протянула бутылку. В которой хоть ниже ватерлинии, но оставалось. Я опрокинул, сделал несколько облегчающих глотков, промокнул губы попавшейся под руку салфеткой.

– Зачем вы ей позволили. Надо было попридержать, пока я на деле был.

– Да кто ж знал, сколько ты там пробудешь, на своем деле, – пояснил Илюха, перенимая бутылку. – Не могли же мы ее тут вечно сторожить. Да и вообще, подумаешь, упорхнула, как-нибудь снова припорхнет.

– Не надо о ней так легковесно, – попросил я. – Она меня зацепила, а это, сам знаешь, дорогого стоит, так как нечасто случается. И неизвестно, что в дальнейшем между нами произойти может. – И я поманил остатки в бутылке к себе из Илюхиных рук.

– Да что ж такое непредвиденное может произойти, чего обычно между тобой и девушками не происходит? – переглянулись двусмысленно Илюха с Инфантом.

Но им пришлось подождать ответа, пока бутылка все-таки не опустела вконец и не оказалась отставленной, порожняя, в сторону.

– Ну вот вам, например, вариант…

Я задумался на мгновение, и вариант живыми картинками закружился перед моими глазами. Мне даже не надо было придумывать ничего, а просто считывать картинки и переводить их в доступные, обычные слова.

– Я позвоню ей завтра, и мы встретимся, а потом будем встречаться – не часто, не каждый день, раза два в неделю. Я не буду спешить, не буду форсировать, я буду ухаживать, долго и терпеливо. В том, что ухаживаешь долго, тоже есть, наверное, какая-то томящая истома, предвкушение, растягивание предстоящего полета…

– Ты думаешь, есть? – удивился Илюха, но меня его удивление не сбило.

– А потом все произойдет. Но как бы само по себе, как будто так и должно, как будто не было у нас даже шанса избежать неотвратимого. И встречи наши от этого становятся чаще, и все плотнее и туже захватывают и стягивают нас своими невидимыми, но крепкими, дублеными ремнями. По рукам и ногам стягивают. Так что прижимает нас друг к другу все теснее и теснее, а мы даже не пытаемся ослабить ремни.

Я задумался. Не могло у нее со мной быть все так совершенно безоблачно. Со мной – точно не могло. И я плеснул в рассказ реализма.

– А потом что-то случилось. Либо у меня, либо у нее, а скорее всего, как обычно бывает, у обоих одновременно. У каждого из нас что-то появилось постороннее, может быть, дело, может, дополнительная забота, а может, другой случайный человек.

– Так бывает, – снова согласился Илюха. И Инфант тоже согласился, но лишь длинным тяжелым вздохом.

– И мы расстались. Ходили по городу, дышали одним и тем же воздухом, ездили в одних и тех же вагонах метро, выходили на тех же самых станциях. А может, даже проходили по одной и той же улице, только в разное время, и не знали, не чувствовали, что другой побывал здесь минутами прежде. Лишь почему-то наваливалось беспокойство, а иногда еще и глухая беспричинная тоска. И становилось непонятно: зачем ты все это, пустое, делаешь? Для кого? Неужели для себя? Не может быть! Тебе ведь не нужно! И неужели эту суетливую, постоянно требующую бессмыслицу придется продолжать и впредь? И как же продолжать, когда никакого смысла? И никогда не будет… И ты забивался ранним вечером дома и закрывал глаза, и шептал себе потерянным шепотом: «Неужели? Неужели? Неужели?»