Ахат Мушинский - Шейх и звездочет

Мы встретили Шаиха радостно у входа в милицию, обнялись и пошли домой. Ханиф остался на службе.

Я и Юлька торжествовали, а наш друг был странно задумчив, говорил нехотя — «да», «нет», хмурился, словно не рад был освобождению.

Когда вышли на Алмалы, Шаих сказал Юльке, что ему надо повидать ее брата.

— Зачем он тебе?

— Надо.

— Успеешь к нему, — сказала Юлька, — сначала к нам зайдем, тебя дед хочет видеть.

— Зачем? — в свою очередь спросил Шаих.

— Надо, — в свою очередь ответила Юлька. — Ты ему срочно, срочно нужен. — И пошутила: — Мы ведь ради этого только и выписали тебе увольнительную.

Киям-абы о ночевке своего юного друга в отделении милиции не знал. Больного оберегали от отрицательных эмоций. Накануне вечером он востребовал к себе Шаиха, хотя и видел его до этого днем. Желание больного — закон для сиделок. Но посланная за Шаихом Юлька сказала, вернувшись, что его нет дома: «Может, уехал куда-нибудь, ведь у нас сегодня каникулы начались». — «Куда уехал? — встревожился больной. — Ничего не говорил об отъезде». И попросил, чтобы внучка с утра пораньше снова сходила за ним. Юля ушла на следующий день ни свет ни заря, а вернулась далеко пополудни. Зато исполнив просьбу, с Шаихом вместе.

Однако раньше их заявился внук.

Саша ввалился в квартиру со всеми пожитками, с которыми уходил к невесте (жене, сожительнице — как уж ее теперь называть, не имело значения). Чемоданы, чемоданчики, спортивные сумки сложились в прихожей в приличный Монбланчик — не такой безвещий братец покинул дом, как нам рассказывали прежде Юлька с дедом.

Мать встретила сына, точно героя, вернувшегося с войны или из славного космического полета. Отца дома не было.

Дед приветствовал, не вставая с постели:

— Картина называется «Ва-а-азвращение блудного внука».

— Да, — согласился внук, — мал-мал ошибку давал.

— С кем не бывает, — засмеялась громче привычного Роза Киямовна и поспешила на кухню поскорее состряпать чего-нибудь этакого неповседневного.

Дед с внуком пообщались недолго. Чего жевать-пережевывать! Так и должно было все кончиться. Оба — и старый, и молодой — за полгода утомились: один — ждать, горевать, волноваться, другой — бороться с человеком, рука об руку с которым решил жизнь прожить.

Комнату, как сцену прожекторами, перерезало лучами солнца, в которых, несмотря ни на какие семейные драмы, празднично плавала легкая комнатная пыль. С кухни потянуло жареным-пареным, таким, каким Сашенька давно не потчевался. Он улыбнулся деду и пошел к себе. Дед смежил тяжелые веки, подумав: как легко в молодости зарубцовываются ошибки.

Время завернуло за полдень, а Юлии с Шаихом все не было.

Они появились, когда он неожиданно для себя задремал. Открыл глаза, будто и не спал, спросил, точно и не маялся ожиданием:

— Хорошо на каникулах?

— Хорошо, — как ни в чем не бывало ответил Шаих.

— За любой зимой — весна, — сказал больной, глянув на позолоченную синь в окне.

— Точно, — согласился Шаих, не понимая, неужели Киям-абы вызвал его «срочно-срочно» для этих вот разговоров — о весне, о каникулах?

— Саша вернулся, — сказал после некоторого молчания Киям-абы.

— Как? Насовсем?

— Насовсем.

— Где же он?

— У себя.

Только теперь Шаих обратил внимание на то, что Юльки нет рядом.

— Я сейчас, Киям-абы, ладно? — шагнул Шаих к двери. — Сашу на минутку надо.

— Что-то случилось?

— Абсолютно ничего, сейчас я.

— Только не долго там, Шаих, у меня тоже есть для тебя одна очень важная новость.

Киям-абы опять закрыл глаза — успел устать.

Юлька была у брата. Их голоса так же хорошо слышались в прихожей из-за приоткрытой двери, как и аппетитный запах из кухни. Брат с сестрой говорили добрые необязательные слова, какими обычно обмениваются давно не видевшиеся родственники. Последняя фраза Пичуги была:

— Начинаю новую жизнь.

Шаих постучался, вошел.

— Юля, не могла б ты оставить нас с твоим братом на пару минут.

— Пожалуйста, — хмыкнула Юлька и вышла.

— Может, все-таки поздороваемся, — сказал Пичуга, протянув лодочку пальцев для рукопожатия. Шаих не собирался разводить церемоний, у него к нему, подлецу, один вопрос, но что-то заставило и Шаиха развернуть ладонь для мужского приветствия. Что-то неуловимо изменилось в Пичугинском обличье. Не было присущего лоска, шика, спало сияние с его картинного лика. Осунулся, поблек, в голубых глазах растерянность. Шаих промолвил, пригасив агрессивность:

— Один вопрос: саквояж с открытками у тебя?

Пичуга, как ожидал Шаих, не удивился вопросу, ответил устало:

— Нет его у меня.

— А мне сказали, у тебя.

— Кто сказал?

— Неважно.

— Увы, у меня его нет.

— У кого же тогда?

— Фу, ты, господи! — протяжно вздохнул Пичуга.

— У кого? — настойчиво повторил Шаих.

— У отчима твоего.

— Точно?

— Точно.

— Каким образом?

— Ну это уже второй вопрос... — В глазах Пичуги зажглись прежние холодные огоньки. Шаих нервно прибил непослушную челку, но она, только он убрал руку, вновь вскочила.

— Все ясно.

— А ясно, так что пытаешь?

— Хотел подтверждение от тебя получить.

— Именно от меня?

— Именно. — Незнакомый доселе, колючий комок злости врезался в груди, под горлом, и Шаих, задохнувшись, выбежал из комнаты. Он устремился к прихожей, к выходу, мимо портретов, водопадов, павлинов на стенах, но мгновенная и яркая вспышка погожего сознания остановила его: он же здесь не ради Пичуги, хотя и Пичуга нужен был...

Киям-абы полусидел на взбитых подушках. Был он в своей по моде тех лет полосатой пижаме, рядом кипа свежих неразвернутых газет.

— Присаживайся, — заговорил он на родном языке, указав на стул. — Я вот что хочу сказать...

Вошла Юлька.

— Сейчас пироги будут готовы.

— Юла... Кызым [19] Кызым (тат.) — дочка, внучка. , нам поговорить нужно с Шаихом, — извиняющимся голосом сказал Киям-абы.

— Да что это такое, там секреты, тут секреты! — надула Юлька губы и удалилась.

— Я хочу вот что тебе сказать... Помнишь, я никак не мог вспомнить, где я видел твоего отчима.

— Помню, — насторожился Шаих.

— Так вот... я вспомнил.

— Где?

— В военкомате, в сорок четвертом. Это он меня тогда, часового, по голове...

Шаих медленно вырос со стула.

— Сядь, сядь...

— Не ошибаетесь?

— Нет, не ошибаюсь. Забыть этого типа — да, можно, но, вспомнив, ошибиться — нет. Я хотел тотчас позвонить в военкомат, в милицию, но подумал, сначала надо тебе сказать, посоветоваться...

— Не звоните, я сам.

— Чего ты хочешь предпринять? А-а?

— Пойду...

— Куда? К нему? Ах, как некстати я заболел, как не вовремя!