Елена Ляпота - Все, что смог [СИ]

— Смотрите-ка, документики обнаружились. В мусорке. Кажись, убитого фотка, — сказал дежурный, протягивая Квасину паспорт.

— Ну сколько вас, остолопов, учить. Вещдоки следует извлекать в резиновых перчатках и класть в целлофановый пакет, — затараторил Квасин, втайне радуясь, что одной проблемой стало меньше. Ворюжки часто так делают — выкидывают документы за ненадобностью в мусор. Да и личность убитого устанавливать не придется.

— Добролюбов Антон Станиславович, — прочитал он вслух, — семьдесят девятого года рождения. Пацан еще.

— Леонид Сергеич, — обратился к нему дежурный, — Все уже? Врачей отпускать?

— Да отпускайте. Людям спать, тьфу, работать надо. И жене убитого, кстати, позвонить следует. Кто-нибудь, передайте в отдел адрес Добролюбова, чтоб телефон узнали.

Прибывшая на место преступления оперативная группа несколько оживилась, осознав, что убийство, скорее всего, обычное. И не придется рыть носом, изображая вездесущих детективов, коими никто из оперов не был, и разводить руками перед раздраженными физиономиями начальства «я ж старался, но кто, поди, этого киллера найдет». А так — грохнули пацана за бабки и мобилу. И никто не виноват, что понесла его нелегкая поздно вечером в метро. Сидел бы дома, обнимал жену, смотрел по телевизору футбол или в гонки гонял на компьютере, как сейчас многие делают — не лежал бы сейчас со свернутой шеей.

Хотя с нынешним ростом преступности и среди бела дня за вшивую двадцатку нож под ребро всадить могут. Но это, как говорится, судьба.

Квасин почувствовал, что по лбу его стекают капельки пота и достал из кармана платок — обычный дешевый в клеточку, твердый, как будто из картона, но чистый и аккуратно выглаженный. Это у его жены пунктик такой — раз муж офицер, значит, должен быть с иголочки. Леонид Квасин обожал свою жену, которая будучи на пять лет старше, была по-детски наивной и до фанатизма хозяйственной. Любить — не любил, но ценил и лелеял, потому как знал наверняка: такую глупую, что гордо произносила «мой муж — милиционер» и мирилась с бытом, который он мог позволить ей на свою жалкую офицерскую зарплату; да еще и рубашки с формой, платочки, носки — все неизменно было чистое и отутюженное, — такую встретить за счастье. И не жениться при этом — полный идиотизм.

И ничего, что молоденькие студентки все еще вызывают сладкую дрожь в коленках при одном лишь взгляде на упругую маленькую грудь и тонкую талию. Потискаться или более чего в отдельном кабинете — это для них как спорт. Опыт жизненный, значит. А как что посерьезнее — так зачем им опер нужен? С ним не жизнь, а одни мучения. И денег мало. И в хозяйстве никакого толку.

Так и жил Квасин: счастливо, сытно, не любя. Да и по правде, любовь не нужна ему была вовсе. Ну, не вписывалась она в его жизненные принципы, и все тут. Жизнь — это вам не мексиканские сериалы, где и любят, и убивают понарошку. В жизни любовь — каторга, а смерть — вот она, за поворотом. И не где-нибудь в глуши сибирской, со слов подвыпившего дяди Вани, растерзанный мощной медвежьей лапой, сгинул хороший парень Антоша Добролюбов. Здесь он — холодный и неподвижный, на голом асфальте с переломанной шеей — без надежды на чудесное воскрешение.

Темное дельце-то, в который раз вздохнул Квасин. Глухарь глухарем. Ну что делать — привыкли уже. В листке разноса одной строкой больше будет.

— Леонид Сергеич, — позвал дежурный, — кажись, свидетель есть.

— Что за свидетель? — встрепенулся Квасин, и сердце его предательски застучало: поздно было. Работать не хотелось. Домой, покушать и спать. А тут вдруг свидетель. С ним возиться надо, расспрашивать. Протокол вести.

— Девчоночка, что в киоске ночном торгует, говорит, бомж один тут все время ошивается. Ночует в метро. Может, видел чего?

— Ну-ка давай его сюда, бомжа этого. А чего он в метро ночует?

— Да мы их постоянно гоняем, Леонид Сергеич, — залился краской дежурный, — Только ведь за всеми не уследишь. Лезут, как тараканы, во все дыры. Пьянь поганая.

— Да я не об этом… Лето ведь. В метро душно. А на лавочке в парке все-таки приятнее.

Дежурный пожал плечами, не понимая, что непонятного-то: спит мужик в здании, комары не кусают, люди не плюются и пальцами не тыкают. Между тем ребята из патрульной службы приволокли какого-то грязного старикашку и тихонько позевывали у стены, ожидая, когда начальству придет охота допросить бомжа.

На полусонном лице начальства была написана скука и нежелание вести какую-либо деятельность вообще. Квасин заложил руки за спину и подошел к бомжу, опустившемуся удобства ради на пятую точку — прямо на заплеванный пол. Ну, чего уж там — ему не привыкать. Квасин задумчиво осмотрел носки своих начищенных с вечера ботинок. Гладкий кожзаменитель уже припал серой пылью, но все же казался чище, чем лицо потенциального «свидетеля».

— Как звать? — спросил Квасин, подумав, что представляться бомжу — много чести.

— Женя.

— А скажи-ка, Женя, что ты делаешь в метро?

— Как что? — удивился бомж и, зажав в ладони рукав старой спортивной куртки, вытер им нос. — Живу здесь.

— Стало быть, прописан? — усмехнулся лейтенант, — А документы есть?

— Потерял.

— Понятно…

— А в чем дело, начальник? Я ничего не крал, я уже говорил… — запричитал бомж, — и не видел никого. Мое дело — маленькое. Я — что плевок на асфальте — все стороной обходят. Ну и я ни к кому не лезу.

— Знаем мы вас! — хмыкнул один из патрульных. Квасин посмотрел на него достаточно красноречиво, и тот послушно замолчал.

— Стало быть, ничего не видел?

— Клянусь, ничегошеньки, — закивал головой бомж по имени Женя. Немытые космы зашевелились, словно клубок червей. Квасин сглотнул тошноту и с трудом удержался, чтобы не сплюнуть на пол.

— А чего ты в метро ночуешь? Жарко, а рядом парк с лавочками. Ночь, звезды, красота…

— Да, и подростков куча. Они, знаете, какие сейчас? Мне позавчера один сопляк патлатый в живот дал, а другой сигарету об лоб потушил. Вон — отметина осталась.

Бомж убрал со лба прядь липких волос и ткнул пальцем в небольшое красное пятнышко. Однако Квасин был хронически не расположен к сочувствию. У каждого своя чаша. Только один пьет из фарфора, а другой — из копеечного пластикового стаканчика.

— Так значит… Ничего не видел, не слышал, помогать следствию отказываешься… В следственный изолятор хочешь?

— Нет, — испуганно пробормотал бомж, — не хочу.

— Тогда вспоминай.

— Что вспоминать. Говорю, что не видел ничего… А вы лучше Чеченца найдите. Я видел его минут двадцать назад — он выгребал из метро. Может, чего видел…

— Что еще за чеченец? — разозлился Квасин. Мало бомжа, так еще и с нацменьшинствами разбираться придется. Что за чертов день…