Анастасия Комарова - Совместимая несовместимость

Очнулся он от приближающегося звука медленных, шаркающих шагов. Перед ним стоял Боря. Хотя солнца и не было, Боря был в мятой белой панамке.

«Старенький пионер», — ласково подумал Иван.

Боря держал тяжелую болоньевую авоську. Оттуда вкусно пахло хлебом.

— Что, хреново? — безошибочно определил он состояние Ивана.

— Ага, — не стал спорить тот.

Какой уже раз он приятно поразился «старой гвардии» — Боря молча, аккуратно обошел Ивана, занес сумку в дом, но через две минуты уже покряхтывал, усаживаясь рядом. В каждой руке у него было по бутылке холодного пива. Одну он протянул Ивану. Сделал движение.

Иван выпил залпом половину и лишь тогда начал жить. По крайней мере, он начал шумно дышать и наконец-то оторвал взгляд от балкона. Боря рядышком молча прихлебывал пивко. Более приятной компании у него не было ни до ни после.

Иван повернул голову, увидел его коричневое, ссохшееся лицо и спросил:

— Что там за муж у Варвары был? Случайно, не знаешь?

— Что за муж — не знаю, — честно признался Боря.

Он смачно сплюнул — резко и далеко. Теперь так уже немногие умеют.

Потом он снова молчал, но уже не так, как раньше, — что-то его беспокоило, не давая спокойно сидеть. Шумно доставая из пачки «Казбека» пожелтевшую папиросу, он что-то уж слишком суетился. Удивленный Иван снова повернулся к нему, и тогда Боря сказал:

— Что за муж — не знаю... Да-а... А вот когда ты уехал в последний раз... Что-то с нашей козочкой было... Не то, в общем.

Он покряхтел и гулко закашлялся, окутанный клубами густого сизого дыма.

— Что «не то»? — переспросил Иван.

— Да все не то... Не знаю — я-то кто? Кто мне расскажет? Клавка говорила, что даже в больнице в Харькове она лежала. Да-а... Да я и сам кое-что видел, не слепой, чай... Ну, потом-то она в Москву уехала, там замуж выскочила, да через год развелись... Да... Но это уже потом было...

Он еще что-то говорил, но в голове у Ивана вдруг начался какой-то гул. Может, от выпитого пива, может, еще от чего-то, но этот гул все нарастал, и он уже ничего не слышал, да и не особо видел, потому что в глазах внезапно потемнело.

Кажется, даже не поблагодарив своего спасителя, он встал и, сбив пустую бутылку, которую сам только что поставил себе под ноги, пошел в дом.

Он уже не мог просто сидеть и ждать ее. Он должен был что-то делать.

...Дверь, ведущая с балкона в комнату Варвары, была приоткрыта — ветхая тюлевая занавеска податливо прогибалась под нежным напором ароматного воздуха. Иван осторожно сдвинул ее в сторону и, положив руку на стекло, застыл в нерешительности, боясь одновременно и войти, и оказаться замеченным кем-нибудь со стороны улицы. Может показаться, что его останавливали сомнения нравственного порядка или же страх быть застигнутым за столь недостойным занятием (ведь вытянутая шея и напряженные плечи просто-напросто кричали о его намерениях). Но нет, страха он тогда совсем не испытывал, и уж подавно не думал ни о каких нравственных моментах. Остановился он лишь для того, чтобы быстренько, на ходу, придумать, что же все-таки скажет Варваре, если она вдруг застанет его на месте преступления. И твердо знал, что не решится войти до тех пор, пока в голову ему не придет версия, правдоподобная настолько, что он сможет сам поверить в нее — тогда его вранье сможет выглядеть естественно. С раннего детства он постиг это умение — поверить в собственную ложь необходимо, если ты хочешь, чтобы в нее поверили другие: смешно, но, как потом выяснилось, в этом и состоит основной принцип актерского мастерства. За те три минуты, что он простоял, подобно Каменному Гостю, застыв, у заветной двери, в его гудящую голову не пришло ни одной мало-мальски подходящей идеи. Зато удалось убедить себя, что он не совершает ничего дурного, проявляя, может быть, немного лишнего любопытства. Но что же в этом такого...

Дверь открылась бесшумно, и он проскользнул внутрь слабо пахнущего краской и как будто детским маслом полутемного помещения.

Он огляделся. Как и следовало ожидать, эта каморка не сильно отличалась от его собственной. Разве что больше было разбросанных по стульям тряпок. Да еще неожиданно аскетичная, по сравнению с его роскошным ложем, узкая кушетка, аккуратно застеленная выцветшим пледом, придавала комнате какой-то совсем уж нежилой вид. Было ощущение, что человек, остановившийся здесь на неопределенный срок, готов съехать в любую минуту, и он подумал, что ведь ни Варвара и ни кто другой наверняка не живет здесь всегда — зимой в такой комнатушке, открытой всем ветрам, должно быть невозможно холодно, ну а летом ее, естественно, сдают отдыхающим. Так что тайны, если они есть, нужно искать совсем не здесь, а, скорее всего, в комнате с секретером. Он усмехнулся своей недогадливости, уже без прежнего волнения окидывая взглядом все те же неровные выбеленные стены, все те же пыльные пластмассовые тюльпаны на комоде... Над ними, непонятно почему, висели два мутных елочных шара, одиноко поблескивая стеклянной крошкой в сиреневом полумраке комнаты.

На полу — вдоль стены, а также на всех возможных полках громоздились разнокалиберные листы бумаги и картона, все сплошь расписанные уже знакомыми Варвариными пейзажами, а над кроватью ярким пятном светилась маленькая серо-сиреневая картинка, исполненная в неизвестной ему технике, какими-то фосфоресцирующими красками.

Иван пригляделся, подойдя вплотную к кровати. Это был пень, тщательно выписанный на фоне сумеречных неба и замка. Он долго смотрел на него, почти забыв, где находится, еще не понимая, что только ради одного этого стоило войти сюда; а потом продолжал осматриваться, беспорядочно тыкаясь взглядом в углы, трогая и тут же отпуская эскизы, вещи, безделушки.

На одинокой книжной полке вместо книг он обнаружил небольшой лесок тюбиков, пузырьков и баночек, овальное зеркало на подставке — здесь запах детского масла был значительно сильнее...

Однако очень скоро Иван понял, что ему решительно нечего здесь делать. Действительно, ну что интересного хотел он обнаружить в комнате «бедной провинциальной девушки» — волшебную палочку? Или колдовскую мазь, с помощью которой она становится такой, какая есть, — прекрасной и фантастической?! Он собрался уже было выйти из комнаты, постаравшись поскорее забыть свое постыдное (какой конфуз, ведь оно ни к чему не привело!) любопытство.

Он сделал уже два медленных шага к двери, когда его прощальный взгляд, которым он со вздохом разочарования окидывал так привлекавшую его недавно комнатку, натолкнулся на ключ.

Тот как ни в чем не бывало торчал в нижней дверце серванта — обычный маленький железный ключик. Единственный ключ во всей комнате!