Софи Оксанен - Очищение

Они действовали быстро. Когда часы пробили следующий раз, Ханс был уже на опушке леса. Во дворе залаяла собака Липси и послышался грохот мотоцикла. Сестры посмотрели друг на друга. Хансу удалось спастись в последнюю минуту, но что же они сами расселись за столом на кухне, в то время как сенокос в разгаре, это будет выглядеть именно так, как это выглядит. Что-то случилось, и теперь можно заработать прикладом по шее. Они бросились обратно в поле. Через кладовку в хлев, оттуда — на конюшню, из конюшни через шуршащие посадки табака — на поле, где они оказались в тот самый момент, когда мотоцикл с коляской огибал, подпрыгивая, двор.

— Кастрюля осталась на печке. Они поймут, что недавно мы были внутри, — запыхавшись, сказала Ингель.

К тому же они не закрыли наружную дверь, это вызывет подозрение. Скоро чекисты увидят, что вода из-под сваренных на дорогу Хансу яиц булькает в кастрюле, и поймут, что из кухни поспешно бежали. Женщины остались посреди поля, спрятавшись за грудой камней, они глядели на то, что происходит в доме. Мужчины в кожаных куртках остановили мотоцикл, вошли в дом, через минуту вышли, огляделись и уехали. Ингель удивилась такому быстрому отъезду и начала сожалеть, что отпустила Ханса в лес. Может, им удалось бы отделаться от чекистов разговором. Если бы они остались на месте, мужчины вероятнее всего заскочили бы на кухню и ушли, а Ханс мог спокойно находиться в маленькой комнатке. До чего же Ингель наивна! Алиде не понимала, как это Ханс мог взять в жены такую глупую женщину.

— Нам надо устроить наши дела!

— Но как?

— Тебе и думать об этом не стоит.

Ингель плакала ночи напролет, и Алиде не спала, обдумывая всевозможные варианты. Ингель не способна трезво размышлять, она не заметила плесени в хлебе, который предложила дочери, и порой не узнавала знакомых людей. Когда Ингель уходила вешать белье в дождь и бормотала молитвы, Алиде непрерывно думала. Чтобы Ханс мог жить спокойно, его надо отмыть от прошлого в отрядах самообороны «Омакайтсе», от службы в охране парламента да еще и от финской войны. Одними разговорами ничего не достигнешь и убежать больше не удастся. Теодор Крус, товарищ Ханса по конфирмационной школе, выкрутился от обвинения в распространении антисоветских листовок, сбрасываемых с самолета, но Алиде знала, какой ценой. Ингель не знала, и это было к лучшему. Деревенский милиционер любил молодую плоть и цветущие щеки под своим колыхающимся животом. Чем моложе, тем лучше. Чем серьезнее преступление родителей, тем моложе должна быть дочь и тем большее количество ночей требовалось для его замаливания, одной ночью и одной плевой не отделаешься.

Теодора Круса отпустили, ибо его очаровательная дочь выкупила отца. Она пошла ночью к милиционеру, сняла платье и чулки и стала перед ним на колени. Отметка об агитаторской работе Теодора исчезла, его антисоветская деятельность и написанные им листовки приписали другому и тот другой получил десять лет работ в рудниках и пять лет ссылки. Деятельность Ханса заслуживала смерти, самое легкое наказание — годы в Сибири. Знал ли Теодор о том, что сделала дочь? Может, сам милиционер и рассказал ему. Алиде могла хорошо себе представить, что шагающий, широко расставляя ноги, милиционер специально посетил Теодора и шепнул об этом ему на ушко.

Ингель на это не способна. Она может лишь всхлипывать, прижавшись носом к настенному ворсистому ковру. Да она уже и не достаточно молода для милиционера, так же как и Алиде. Ему нужны были девочки, еще не ставшие женщинами. И Алиде в принципе не смогла бы на это пойти. Или смогла бы? Она не спала по ночам, у нее появились черные круги под глазами, ей некого было спросить, что и как делать. После бесконечных бессонных ночей она наконец придумала повесить занавески. Алиде всматривалась и всматривалась в ночную темноту, глядела то на полную луну, то на безлунное небо, на луну растущую и убывающую, так протекало время. Она не спала, ей не хватало матери, у которой могла бы спросить совета, и отца, который знал бы что надо делать, или кого угодно, кто смог бы что-то подсказать. Алиде хотела вернуть себе сон, а Ханса — домой и чтобы тревожащая луна исчезла из окна. Думая об этом, она вдруг сообразила, что им надо завести занавески. Ингель ухватилась за эту идею. Ханс иногда мог бы посидеть на кухне, если у них появятся занавески. Так просто. И так чудно.

Их и приняли за чудаков, когда Алиде начала стучать, выделывая на ткацком станке материю для занавески, а Ингель — вышивать украшения, хотя нитки нужны были на другое. На деревне причуды сестер объясняли тем, что у них от горя помутился рассудок. Алиде же велела сестре рассказывать всем, что занятие ручной работой облегчает ее тоску и она не так много плачет, сосредоточившись на нитке и игле. Также Алиде придумала, что Ингель распустит слухи о кузине из Таллина. Та будто рассказала, что длинные занавески — последняя мода в Париже и Лондоне. Кузина, мол, показывала заграничные журналы мод, в которых нет деревенских занавесок на половину окна, они отошли в прошлое без возврата. Иногда Алиде казалось, что, слушая их истории с занавесками, люди смотрели на них так, будто понимали, что они лгут, но делали вид, что верят, и думали: пускай себе лгут. Она поняла две вещи — даже в это трудное время, прикидываясь барами или чудаками, можно им, живущим в деревне, следовать городской моде. Алиде объявила, что она современный человек и хочет иметь модные занавески.

Они стали задвигать занавески почти каждый вечер. Иногда они этого не делали, чтобы проходящие мимо видели, что в доме все по-прежнему и что им нечего скрывать. Также и другие вслед за ними начали занавешивать окна от любопытных, хотя бы короткими занавесками, но и они скрывали то, что происходит внутри. Без сомнения многие поняли, почему сестры выбрали длинные занавески, но те, кто понял, держали рот на замке. Закрывая и раздвигая занавески пару месяцев, сестры решили, что лучше, чтобы Ханс все время находился в доме. Они могли бы вырыть комнатку под кухней или построить клетушку в пространстве между кухней и маленькой комнаткой за ней. Удастся ли это? Там достаточно тепло, он будет вблизи от них, и они могут без опаски впускать гостей в другие комнаты.

Маленькая комнатка всегда служила кладовкой или комнатой для гостей, мало кто из деревенских бывал в ней, дверь ее всегда держали запертой. У нее не было ни ручки, ни засова, один лишь крючок. И кто мог помнить, какой величины она была? В комнате было темно. Настало время вызвать Ханса из леса, так как требовалась помощь в строительстве. На конюшне имелись доски, их незаметно занесли внутрь через коровник и кладовку. Стены строили лишь в самые дождливые и ветреные дни, когда не слышно было стука молотка и когда Линда с Ингель или с Алиде находилась в коровнике или где-нибудь еще, так как язык ребенка — всегда язык ребенка. Ей не рассказали об этой затее, напротив, для нее придумывались истории о привидениях, обитающих в комнатке. После того как Ханс переселится в готовую клетушку, он будет ходить в ванную или на кухню, когда девочки не будет дома или когда она спит. Если бы ребенок проснулся среди ночи и пришел на кухню, ей объяснили бы, что папа только ненадолго заходил.