Виктор Притчетт - Птички в клетках (сборник рассказов)

Но Грейс замерла у белого шкафа с резным позолоченным верхом. Створки были приоткрыты, и внутри — полно летних шляпок, некоторые даже выпали на лиловый ковер. И добрая половина — розовые: «Мой цвет».

— Ну их! — со скукой промолвила Элси, которой они уже надоели. — Их-то я и купила в Париже. Я тебе говорила. По дороге сюда.

Элси увела сестру из спальни.

Угодливость и страх из Грейс уже выветрились, она сидела чопорная, напряженная, ожесточившаяся и без всякого любопытства глядела на всю здешнюю роскошь.

— Позавчера получила весточку из Бирмингема, — сказала она глухо.

Хорошенькое личико Элси тоже ожесточилось.

— Мать болеет, — сказала Грейс.

— Что с ней?

— Ноги.

— Небось дала ей мой адрес, — попрекнула Элси.

— Я еще не ответила.

— Грейс, — сказала Элси, распаляясь, — у матери своя жизнь, у меня — своя. И мать мне ни разу не написала.

Все больше распаляя себя, она направилась к бару.

— Бар у меня тоже новый… Тебе, я знаю, предлагать бесполезно. — Она сделала себе мартини и с прежним запалом вздернула пухлый кукольный подбородок: пусть Грейс поймет, почему ее подбородок, шея, плечи — да если еще надуть губки и сверкнуть глазами — так приманивают взоры мужчин к скрытым гибельным холмикам ее грудей. Мужчины бычат шею, того и гляди набросятся, а она легко переступает ножками, чтобы тут же увильнуть. В душе каждая из сестер твердо знала, что, кем бы и чем бы она ни была, она сама выбрала свою дорогу и упрямо пойдет по ней до конца.

Это было их право, возмещение за детство, которое их так наказало.

— Слушай! — продолжала Элси запальчиво. — Ты меня не видела. Спросят: «Как там Элси?», ответишь: «Не знаю. Даже где она, не знаю». У меня своя жизнь. У вас — своя. Был бы жив отец, тогда другое дело.

— Я не из болтливых, — мрачно сказала Грейс. — Нос в чужие дела не сую. Чего ради мне распускать язык?

Элси вдруг понизила голос.

— Мэри, — она кивнула в сторону комнаты, где была горничная с мальчиком, — мои тряпки покоя не дают. Никому не верю. Знаю я этих девиц. За ними нужен глаз да глаз. «Где мое красное платье?» — «В чистке, мэм». Будто я только вчера родилась! Но тебе-то они сгодятся, Грейс. Пошли, посмотрим.

Веселая и откровенная, она снова потащила Грейс в спальню и, осмотрев разложенные по кровати платья, подняла синее.

— Глупо, но в детстве я завидовала твоим нарядам. Когда ходили в церковь, — сказала она. — Помнишь свое синее платье, темное, с воротничком? Готова была тебя убить, а тут еще управляющий банком говорит: «А вот и синяя птица счастья!» Дети глупые, правда? Потом ты выросла, оно перешло ко мне, только я его видеть не могла. Не хотела надевать. Да и длинновато оно было. Ты тогда была повыше меня. Это теперь мы сравнялись. Помнишь? А вот черное. Смотри. — Она подняла другое платье. — У каждой вещи своя история. Мистер Уильямс… мы тогда были в Ницце… вышвырнул его в окно. Тот еще характерец! Правда, я и сама кое-что себе позволила. А это — итальянское. Тебе пойдет. Хотя ты ведь не носишь цветастые.

Элси хватала с кровати платья и кидала их назад.

— Редж был щедрый. И тратить умел. А потом у него умер отец, свалились огромные деньги, и сразу стал скупердяем. Чудные они, мужчины. Что он человек женатый, это я знала. И перед семьей у него обязанности. Грейс, сколько лет ты замужем?

— Десять, — ответила Грейс.

Элси выбрала золотистое платье с легким металлическим отливом — глубокий вырез, рукав чуть ниже локтя. Она подняла его.

— Вот что тебе пойдет. Как раз к твоим волосам. В самый раз для вечеринок. И к глазам пойдет. Мистер Уильямс не разрешает, чтобы я его носила, терпеть не может, на мне оно коробом, как кольчугу напялила… а на тебе…

Она приложила платье к груди Грейс.

— Глянь в зеркало. Только придержи.

Грейс нехотя прижала платье к плечам поверх своего синего шерстяного и повернулась к зеркалу. Она увидела, как все ее тело преобразилось, засияло лучистым светом.

— Грейс, — выдохнула Элси сдавленно. — Тебя же не узнать! И совсем не велико.

Она обошла сестру и сзади притянула платье в талии. Грейс от презрения поначалу сжала зубы, напряглась, но тут же оттаяла.

— И ничего не надо переделывать. Чудо!

— Я не хожу на вечеринки, — сказала Грейс.

— Нет, ты надень, сама увидишь.

— Не хочу, — сказала Грейс и отпустила одно плечо. Элси водворила его на место.

— Только туфли нужны другие. Ты надень. Ну давай! В жизни такой красоты не видала. На тебе всегда все лучше смотрелось. Помнишь?

Она забрала платье у Грейс и приложила к себе.

— Кошмар! — И, возвратив платье, подошла к двери в гостиную, затворила ее и зашептала: — Я его в Париже купила, за двести сорок фунтов. Не будешь носить сама, отдам Мэри. Она давно на него зарится.

Грейс окинула Элси злобным взглядом. Жизнь сестры ее возмущала. С детства была подлиза. Вытянула у тетки деньги, захороводилась с парнями, но вскоре весь город заговорил, что она приваживает мужчин посолиднее, особенно женатых. Вдруг стала называть себя Августой. И как это мужчины не могут ее раскусить? Странно. Красоты почти никакой. Холодные, как эмаль, голубые глазки, говорит только о деньгах, тряпках и драгоценностях. С тех самых пор ее жизнь — охота за вещами, ездит себе по разным краям, которые для нее тоже не больше, чем вещи; от машин — к яхтам, от гостиничных люксов — к виллам. Средиземное море — в самый раз к вечернему туалету, город — оправа для кольца, ресторан — зеркало, ночной бар — цена. Загорать на пляже значило найти нового поклонника, который купит ей еще больше солнца.

Хихикнув, она как-то призналась Грейс: «Когда со мной мужчина… ну, ты понимаешь… вот тогда я и обдумываю свои дела. Не пропадать же времени попусту».

И сейчас, пока Элси верещала холодным детским голоском: «Не будешь носить — отдам Мэри», Грейс, стоя с золотистым платьем в руках, осознала, как много их связывает. Они обе выросли в бедности. Обе боялись просчитаться. Со странным удовольствием она вдруг перенеслась в прошлое: вот они идут улицей и по неоспоримому праву старшей сестры она подшучивает над малявкой Элси, которая только и делает, что забавляет всех своей расчетливостью. Кроме отца, вся их семья была расчетливой. Расчет заменял им любовь. Ну, надену я сейчас это платье, решила Грейс, все равно никто не заставит меня его носить. Продам заодно с остальными.

— Ладно. Давай надену, — сказала она.

— Я расстегну тебе молнию, — предложила Элси, но дешевая синяя шерсть была ей противна, и стягивать платье через голову Грейс пришлось уже без помощи. Оставшись в нижней юбке, она стыдливо потупилась. «Слава богу, что вчера погладила! — пронеслось в голове. — Оказаться в неопрятном белье в такой дорогой квартире — со стыда сгоришь».