Мелани Бенджамин - Я была Алисой

— Именно об этом я и говорю! — Мне даже не верилось, что мистер Доджсон так хорошо понял, что у меня на сердце. Лишь позже я сообразила, что для этого ему достаточно было заглянуть мне в глаза. — Если вы ее запишете, я никогда не повзрослею! Не на самом деле, конечно, но в этой истории. В ней я навсегда останусь девочкой. Вы ее запишете?

— Не знаю… Я постараюсь, Алиса. Но не уверен, что смогу вспомнить все, что рассказывал.

— Конечно же, сможете! Я знаю, что сможете… а если не сможете, я вам помогу!

— Алиса, — перебила меня Ина, беря Эдит за руку. — Нам нужно идти, уже поздно. Вам с Эдит пора в постель, хотя я, само собой, еще не лягу какое-то время… достаточно долго!

— Да-да, — кивнул мистер Дакворт, стуча в дверь. — Было очень приятно, леди. День сегодня выдался исключительный. Надеюсь вскоре снова вас увидеть.

Дверь отворила одна из Мэри Энн, и мистер Дакворт с мистером Доджсоном, прощаясь, сняли свои соломенные шляпы, чуть потерявшие форму после долгого пребывания на солнце.

— Не забудьте! — Я обернулась, чтобы в последний раз увидеть мистера Доджсона.

— Не забуду, — пообещал он, вскинув голову и озадаченно глядя на меня, после чего развернулся и последовал за мистером Даквортом.

Я знала, что моя просьба представлялась ему необычной. Я никогда не просила ни о чем подобном и была не вполне уверена, что мистер Доджсон до конца понял причину моей настойчивости.

Дверь за мной затворилась, прежде чем я успела сказать что-нибудь еще. Я ощутила поднимающуюся во мне панику, но попыталась ее подавить. Ведь наша встреча с мистером Доджсоном вскоре состоится снова. Тогда ему можно будет напомнить еще раз.

— Он не будет записывать эту дурацкую историю, — проворчала Ина, когда мы поднимались по лестнице. Мэри Энн, поскольку уже стемнело, вручила каждой из нас по свече. — До чего ж неучтиво с твоей стороны просить об этом. Ему есть чем заняться в свободное время.

— Ты просто злишься оттого, что он рассказал историю не о тебе, — огрызнулась я, уверенная в своей правоте.

— Почему же? Я — это сестра, читающая книгу!

— Возможно. — Мне же казалось, что с Ины срисован и еще один персонаж — страшная королева, хотевшая всем отрубить головы, но сказать об этом Ине я не осмелилась. — И все равно он назвал девочку моим именем, а не твоим. Он запишет историю, я в этом уверена.

— А если нет? Что тогда? Что случится тогда? — Ина повернулась ко мне. Ее лицо, сделавшееся большим и загадочным, застыло против моего. Пламя свечи отбрасывало на него зловещие тени. — Тебе все равно придется повзрослеть. И тогда ты станешь для него слишком старой. — Ее губы задрожали, а глаза заблестели: я поняла, что Ина вот-вот заплачет. Слезы обиды закапали ей на руку, которой она сжимала оловянный подсвечник.

— Нет, не буду. Я никогда не буду для него слишком старой, — сказала я, хотя знала, что мои слова ее ранят. Я попыталась обнять сестру, поскольку, даже не вполне понимая, о чем Ина говорила (как может кто-то из нас стать слишком взрослой для мистера Доджсона, ведь он всегда будет намного старше нас?), не хотела, чтобы она плакала. Ина никогда не плакала. Трудно было припомнить ее в слезах, грязной, в пыли или порозовевшей на солнце.

— Будешь. Вот увидишь… Будешь. — Ина стряхнула с себя мою руку и, громко топая, зашагала вверх по лестнице. Эдит уже ушла вперед — она слишком устала, чтобы слушать нас.

Я покачала головой. Ина не могла понять, что со мной у него все по-другому. Я была его цыганочкой… его Алисой, которой хватало смелости противостоять королевам и королям, а также разным странным разговорчивым существам.

Я очень надеялась, что мистер Доджсон не забудет записать историю. Ибо боялась, что иначе такой рассказ ничего не стоит забыть. Мне, например, уже с трудом удавалось вспомнить, о чем была история мыши.

Но он ее не записал.

Во всяком случае, после моей первой просьбы. Равно как и после второй. Я не переставала напоминать ему об этом при каждой встрече, но вскоре после той лодочной прогулки мы уехали в Уэльс, в наш новый дом, который папа построил прямо на скалистом берегу, и мне пришлось довольствоваться только письменными просьбами. А письма я писала мистеру Доджсону во время каникул каждую неделю. Потом начался учебный семестр, и жизнь превратилась в бесконечную череду уроков, в том числе уроков хорошего тона, а мама снова растолстела. Уж хоть бы на этот раз родился мальчик, мечтала я.

В конце концов мистер Доджсон объявил, что начал записывать историю. Сказал, что ни на минуту не перестает о ней думать, а потому, к счастью, все помнит. Еще он сказал, что писать ее совсем не то, что рассказывать. У него уже были опубликованы несколько стихов и коротких, простеньких рассказов под именем Льюис Кэрролл. Но они совсем не походили на эту историю. Хоть она и писалась только для меня и больше ни для кого, мистер Доджсон считал, что история все равно потребует много времени. Когда начинаешь излагать различные сюжеты на бумаге, объяснил он, они порой заводят тебя в такие дебри, о которых раньше и не помышлял.

Тогда смысл его слов был мне не совсем ясен, но, раз он все-таки начал писать, ломать голову над объяснениями мистера Доджсона мне не хотелось. Я решила, что соображу все потом, когда прочитаю сказку, когда увижу на бумаге свое имя, принадлежащее девочке, с которой происходят приключения в фантастическом подземном мире. Я знала, что никогда не расстанусь с этой сказкой. Я спрячу рукопись в шкатулку красного дерева, украшенную кусочками обкатанного морскими волнами стекла, где я хранила свои любимые вещи: жемчужный браслет, подаренный мне бабушкой в тот день, когда я родилась; совершенно черный круглый голыш, некогда найденный мной в Медоу; розовую шелковую нить, вплетенную в упавшее с дерева гнездо, которое я обнаружила в саду; чайную ложку — ею пользовалась королева, когда они с принцем Альбертом приезжали в дом декана, чтобы навестить принца Уэльского. (Правда, если честно, я не вполне была уверена, что это та самая ложка, но я взяла ее с подноса, на который составляли посуду со стола после их отъезда, так что в принципе она могла быть той самой ложкой.)

Они заводят тебя в такие дебри, о которых раньше и не помышляя.

Так случается в историях, так случается и в жизни. То же самое происходило и со мной этой зимой: я как бы уже и снялась с якоря, но еще не причалила к берегу. Я чувствовала неудовлетворенность, все чего-то ждала, вот только чего именно, не знала. Вообще казалось, что в состоянии ожидания пребывали все и всё. Все были слишком рассеянны, чтобы поступать как надо. Огонь в каминах не разгорался, слуги во время обеда исчезали за дверью, письма отправлялись, но не доходили до адресатов.