Теодора Димова - Матери

Дядя Асен — мамин любовник, уточнил Деян. Разумеется, любовник, ну и что?

Ничего, я вот только думаю — а папа-то знает? Не уверен, ответил Деян, он никогда меня не спрашивал и мы с ним не говорили, он никогда не интересовался, как живет мама и как живу я, по лицу Бояны прошла тень от пролетевшей птицы, Деян тревожно взглянул на нее.

А у папы есть любовница?

Думаю, нет, во всяком случае я ее не знаю, ответил Деян, озадаченно прислушиваясь к появившейся у него внутри какой-то странной пустоте, которая разрасталась с головоломной скоростью, становилась все глубже и все чернее; что-то задрожало в солнечном сплетении — из-за выражения лица Бояны, из-за ее глаз, как будто они вот-вот заговорят, ее глаза, из-за птиц, их вдруг стало так много, из-за смертоносной тени, которая падала от них, из-за отравы, которую они разбрасывали, из-за их отвратительных криков, из-за клювов этих стервятников, которые хищно нацелились на них, пустые, нагретые солнцем софийские улицы потемнели от смертоносных теней этих мерзких птиц, утонув в облаке пыли: потемневшее солнце, пыль, смертоносные птицы. И тогда Бояна, совсем бледная, дрожащая, произнесла: я должна тебе сказать кое-что, Деян. Он почувствовал неладное и тоже побледнел. Они прикоснулись друг к другу лбами, потом носами. Между ними было так тихо, что они даже слышали свои мысли, мама, дядя Асен и я уезжаем в Канаду, Деян, жить там. Маме и дяде Асену предложили там работу, врачами. Мама говорит, что это единственно возможный, единственно разумный выход. Когда ты окончишь гимназию, то приедешь в Канаду учиться в институт. И тогда мы снова увидимся и будем вместе, Деян.

Было совсем тихо вокруг.

Они слепли.

Не истекали кровью, а слепли.

Слепли в свете июня, на молчащей полуденной улице, в воскресной пыли лета, под шелковицами, которые почти созрели, слепли.

Слов не было.

Они гасли.

Деян.

Бояна.

Это были последние слова.

Деян и

Бояна.

Их соломенные волосы, маленькие фигурки, потому что не росли

тени под глазами, потому что не могли спать

и все более тонкие кости

все более прозрачная кожа

все крепче сплетенные пальцы

Деян.

Бояна.

Прошу, посмотри на меня.

Посмотри еще раз.

Скажи что-нибудь.

Одно слово.

Не молчи.

Одна моя половина мертва, Деян.

Одна моя половина, Бояна.

Деян вошел в квартиру, отец, задрав ноги на табурет, смотрел телевизор, в честь финала мирового первенства по футболу он позволил себе пиво и сейчас осторожно, чтобы не было пены, наливал в стакан, он не любил пиво с пеной. Папа, я вернулся, сказал Деян.

Хорошо, уроки на завтра сделал?

Да, машинально ответил Деян.

А ужинал?

Да, отозвался Деян.

Значит, все в порядке? заключил Стефан, не отрываясь от экрана, где как раз передавали интервью с судьей, который будет вести финальную игру.

Абсолютно, папа, ответил Деян.

И отец так и не увидел, что у сына опухшие глаза, покрасневшие веки, бледное лицо, жизнь уходила из него, с этого момента жизнь будет уходить из Деяна и Бояны, но известный хирург не смог увидеть этого, потому что матч начинался, потому что жизнь была разбита, потому что ему не о чем было разговаривать со своим сыном, потому что страна паршивая, а в правительстве собрались одни неудачники, потому что жена его оказалась вовсе не такой, как ему бы хотелось.

Папа, мы всем классом встречаемся с Яворой, можно я пойду?

И ты не будешь смотреть финал? поразился Стефан.

Нет.

Ладно, иди, ответил отец еще более удивленно, подумав про себя, что с ребенком что-то не так, разве это нормально, чтобы парень не хотел смотреть финал мирового первенства по футболу?

Это был час, когда все становится белым. Час, когда земля рождает соль.

Извините, не могли бы вы быть поконкретнее в деталях своего сна?

Она шла по камням. Шла по раскаленным на солнце камням. Шла по скалистым, нагретым тропам. Шла по местам, где царствовали змеи. Стояло неподвижное, обугленное, испепеленное лето. Было так жарко, что даже колючки между камнями, даже колючки пожелтели от солнца. Это был час змей. Змеи выползали из расщелин. Они вытягивались на раскаленных камнях, обвивая их. Ядовитые змеи. Змеи, несущие смерть. Змеи с неподвижными, смертоносными глазами.

Ну ладно. О змеях мы узнали вполне достаточно. Продолжайте дальше.

Она шла по этим камням в самой жаркой точке лета.

Речь идет о Яворе, не так ли?

О Яворе или о сестре, не знаю. Я их путаю. Они обе сливаются у меня. Вы наверное знаете, нас с сестрой разделили. Она уехала в Канаду. Мы решили не переписываться. Я не знаю, что случилось.

Продолжайте про свой сон.

Она шла одна. Почти голая. Волосы свободно распущены, едва прикрывают грудь, одежда изорвана, ноги все в ранах от камней, глаза опухли от соли.

Вы как будто сочиняете стихотворение или что-то в этом роде. Говорите по существу. Что случилось в вашем сне?

Это и есть то, что случилось в моем сне. Я не сочиняю стихотворение. Не знаю, как еще мне говорить.

Вы слишком долго описываете одно и то же, это раздражает.

Ваш коллега, психолог, просил меня описывать все в деталях.

Но это не детали!.. Это слова!.. Ну ладно, ладно, продолжайте словами, коллега говорит мне, что для него и они очень важны! Так мы и за час не кончим!

Он не делал ее счастливой? Не дарил ей любовь? Не уделял ей достаточно времени от своих ночей? Неужели он не околдовывал ради нее зверей и птиц? Неужели не играл для нее на своей божественной лире?

Извините, а кто задает все эти вопросы? Вы говорите, что в вашем сне по дороге идет только одна женщина, вы не упоминали других людей, так кто же задает эти вопросы?

Голоса.

И вам снятся эти голоса?

Да. Они задают эти вопросы.

А у них есть лица?

Нет. Они — только голоса.

Продолжайте.

Неужели не призывал дождей? Неужели не прогонял засуху — всё ради нее?

Я совсем запутался. Кто не призывал дождей и не прогонял засуху ради нее?

Я думаю, это брат той, что идет по дороге. Или ее любовник, но в любом случае тот, кто вызывает дожди ради нее, — мужчина.

Я думаю, больше не стоит говорить об этом сне… Хорошо, хорошо, коллеги, извините. Очевидно, приемы работы у нас с вами коренным образом отличаются, просто диаметрально противоположны, я сижу тут и слушаю весь этот бред и только теряю время, а вы … Да, я выйду. В самом деле, мне лучше выйти… Это все просто невыносимо!

Продолжайте про ваш сон.

Он считал ее своей супругой, своей невестой, своей сестрой. Делился с ней своими тайнами. Она была для него единственной пристанью.

Пристанью чего?

Я не могу говорить больше. Мне кажется, у меня ничего не получается, я не могу пересказать вам свой сон. Простите меня.

Ну тогда просто расскажите нам что-нибудь о Яворе. А позже мы еще вернемся к вашему сну.