Мариуш Вильк - Дом над Онего

Вот как тут раньше колокола переговаривались.

29 апреля

Своим пробуждением я обязан одиночеству.

Благодаря любезности Хани Зарембы и издательства «Noir sur Blanc» у меня появились новые польские переводы Генри Миллера — Ханя прислала мне всё, начиная с «Молоха» и «Одуревшего петуха»! Оба «Тропика», «Черную весну», трилогию — «Сексус», «Плексус» и «Нексус», — а еще эссе, путевые репортажи, в том числе великолепный рассказ о Греции под названием «Колосс Маруссийский», который я знал раньше, и переписку Миллера с Блезом Сандраром [69] Блез Сандрар (настоящее имя — Фредерик Заузер; 1887–1961), французский и швейцарский писатель. и Лоренсом Дарреллом [70] Лоренс Джордж Даррелл (1912–1990) — английский писатель и поэт, старший брат писателя-анималиста Джеральда Даррелла. . Романы не произвели на меня особенного впечатления. Признаюсь, что к беллетристике уже давно отношусь довольно прохладно, потому что вымысел не люблю, даже если он опирается на реальную жизнь, как у Миллера. Предпочитаю тексты, в которых писатель живет. То есть, говоря словами Шаламова, «прозу, пережитую как документ».

Из книг Миллера мне ближе всего «Биг Сур и апельсины Иеронима Босха» — рассказ о доме писателя в Калифорнии, на скалистом берегу Тихого океана, неподалеку от бывшей колонии для заключенных в Андерсон-Крик, — повествование, в котором я узнал собственный образ жизни и обнаружил множество умозаключений, под которыми мог бы подписаться.

Читаю «Биг Сур…» Миллера, а перед глазами у меня Заонежье — та же уединенность, тот же мир дикой природы: сборный пункт перелетных птиц, кружащий над головой ястреб. Там — койот, здесь — волк… И никаких руин, никаких реликтов цивилизации. «Тот же доисторический облик. Неизменный от начала. Природа улыбается себе, глядясь в зеркало вечности». Я словно бы читаю свои собственные слова.

Миллер купил дом в Биг Суре в 1947 году. Было ему тогда 56 лет, за спиной — несколько жен и несколько книг. Книг, принесших ему славу скандалиста и порнографа, — и ни копейки денег, потому что в Штатах они были запрещены, а французские гонорары съела послевоенная девальвация. Позади — несколько лет жизни в Париже и полгода в Греции, а также длительное путешествие по Америке (описанное в книге с примечательным названием «Аэрокондиционированный кошмар»). В Биг Суре Миллер осел с очередной женой, полькой Яниной Лепской. Вскоре у них родилось двое детей.

Жила семья бедно, продукты в магазине нередко приходилось брать в кредит. Миллерам помогали друзья и читатели. Один пришлет ящик вина, другой — сыр, оливки, салями или джем, а порой и какую-нибудь одежду или лакомства для детей, пачку бумаги, книги. Присылать книги Миллер просил всех! Почта приходила три раза в неделю: по понедельникам, средам и пятницам… Как у нас в Великой Губе. С той разницей, что Миллеру привозили почту почти на дом, а мне приходится топать пять верст пешком. Они обходились без электричества, радио и телефона, но на отсутствие информации Миллер не жаловался. Важные известия, должным образом отфильтрованные, приносят люди. И нехватка денег его не беспокоила. «Зарабатывать на жизнь, — говаривал он, — и жить — две совершенно разные вещи».

Жизнь для Миллера есть созерцание мира. Мир можно созерцать, когда пишешь и когда не пишешь, когда пьешь виски, играешь с детьми или планируешь с соседкой путешествие в Тимбукту, рисуешь акварелью, плаваешь в океане, пропалываешь огород, читаешь, обедаешь, занимаешься любовью или играешь в шахматы. Мир следует принимать таким, какой он есть, не пытаясь его изменить и не впадая в апатию. «Оставайся на месте и смотри, как Земля вертится», — писал Миллер. Поэтому ему был так близок дзен.

Наше отношение к жизни таково, утверждал Миллер, каков хлеб на нашем столе. Американский хлеб, выпекаемый согласно лабораторным рецептам специалистов по здоровому питанию, — хлеб мертвый. Лучше черный русский хлеб, потому что русский человек знает толк в хорошем хлебе — а также икре, водке и прочих вкусных вещах. Но лучшее всего печь хлеб самому. Начни прямо сегодня, советовал он, испеки сам хлеб…

Вот так, после долгих блужданий по разным дорогам, Миллер в Биг Суре нашел собственную тропу. Парафразируя его слова об Уитмене, можно сказать, что автор «Биг Сура и апельсинов Иеронима Босха» долго искал свой путь, пока наконец в Биг Суре сам не сделался Путем.

30 апреля

В эссе «Художник-бодхисаттва», написанном в Биг Суре, Миллер четко разграничивает живопись и писательство. Он утверждает, что если художник ведет борьбу с полотном (и на полотне) и, следовательно, все превращения, происходящие во время работы и различимые на холсте, естественны, то в случае писательства текст должен складываться ранее, в голове, а затем лишь плавно стекать на лист бумаги, словно чернила из ручки. В результате, как утверждает Миллер, картина является живым существом как в процессе творения, так и по окончании его, а текст после окончания работы делается мертвым. Вот с этим я бы поспорил!

Для меня писательство — тоже своего рода борьба, и зачастую я сам удивляюсь тому, что выходит из-под моих пальцев (Розанов утверждал, что успех оратора — на кончике языка, а тайна писателя — в кончиках пальцев). Нередко я бываю потрясен совпадением слова и образа в метафоре, случается — ритм фразы воскрешает в моей голове слово, о существовании которого я и не догадывался (язык, как ни крути, — память коллективная!), порой внешнюю логику фразы вдруг взламывает случайность — скрипучее сочетание согласных, которое режет слух, ненужная рифма, каламбур…

С моей точки зрения, фокус в том, чтобы текст не производил впечатления мертвого, а, наоборот, неожиданно и внезапно сталкивал слова, закручивал мысли и заворачивал смыслы, и каждый раз заново радовал и удивлял — при каждом чтении.

10 мая

Лед на Онего постепенно тает… Он сделался рыхлым и мягким, точно блин. Местные жители говорят: «Лед скис».

В мае 1871 года таяние льда на Онежском озере наблюдал Иван Поляков — наполовину казак, наполовину бурят, член Российской академии наук и Императорского географического общества. Человек с интересной биографией. В молодости служил вестовым у князя Кропоткина в Иркутске — они вместе путешествовали по Саянам, где князь занимался геологией, а Иван собирал травы и изготавливал чучела. Потом он сидел в тюрьме за князя, который тем временем практиковал анархизм в Лондоне. В конце концов Поляков стал ученым — географом, натуралистом, геологом. В частности, именно он заложил основы карельской археологии, выкопав на берегу Онего черепки глиняной посуды, украшенной рыбьими скелетами. Умер в возрасте сорока лет от цирроза печени.