Евгения Кайдалова - Дело кролика

Платон Бежанович уже пододвигал к себе тарелку, одновременно устраивая на процессоре IBM больную ногу.

Томка деликатно куснула свою сардельку.

Платон Бежанович весело полоснул ножом по своей.

Томка принялась жевать.

Платон Бежанович был уже близок к тому, чтобы проглотить разжеванное.

Глоток был сделан с минимальной разницей во времени.

Оба синхронно облизнули губы.

Платон Бежанович вновь надрезал по-поросячьи розовую кожицу сардельки.

— Ну как вы, девочки, тут отметили независимость России?

Когда прозрачный майский вечер согревает множество свечей, полыхающих на каштанах, и даже городская пыль, отдавая цветочным ароматом, становится похожей на пыльцу, то до смешного легко ощутить вокруг Париж.

Случись апрельскому утру посереть и стать однообразно моросящим, мне видится затуманенный Whitehall, чайки над Темзой и хочется сердито ворчать: «It’s drizzling»! [20] Моросит (англ.)

В тот момент, когда волны смога окутывают меня летом на московских перекрестках, в памяти навязчиво всплывают белоснежные манжеты и крахмальный воротничок сорочки — рядом со мной вновь появляются Кристин и Джордж.

— Юля, есть пара французов, нужно с ними поработать — съездить туда-сюда на переговоры.

— Pour qua бы не pa! — реагирую я по старой переводческой привычке, с интересом прикидывая, смогу ли я объясниться по-французски разнообразными комбинациями из «merci», «bonjour» и «а la guerre comme а la guerre»? [21] «Спасибо», «здравствуйте», «на войне — как на войне» (франц.)

— Все нормально — они говорят по-английски. Кстати, один из этих французов — англичанин.

Оговорка была в духе Фрейда — символическая.

Англия и Франция… Всю жизнь обе эти страны причудливым образом переплетаются в сознании, порождая единый могучий образ европейской культуры. Их романтический, а порой и трагический союз нанес на полотно истории ярчайшие краски, подарив ей нормандца Вильгельма-Завоевателя и доброго йомена Робин Гуда, потрошившего нормандскую знать. Вырасти француженкой во Франции, сложила голову шотландской королевой Мария Стюарт; и англичане рыцарственно проиграли Столетнюю войну, дав просиять недолговечной звезде Жанны д’Арк.

На меня продолжает веять прекрасными легендами даже тогда, когда я со своими подопечными англо-французами оказываюсь на Курском вокзале с твердым намерением продвигаться в дебри непредсказуемой страны России и находить недостроенные заводы, перспективные для финансирования.

— Джулия, вы уверены, что это наш поезд?

Ужас в голосе Кристин был вполне нормален. Вагон, как говорится, отбили еще у Наполеона в 1812 году. Впрочем, даже в ту голодную и морозную зиму Наполеон едва ли решился бы отступать из Москвы в таком сооружении из ржавчины и сажи.

Созерцая вагон, Джордж продавливает улыбку сквозь очевидную нервозность на лице:

— Надеюсь, это будет наше самое страшное испытание в России! Когда мы вернемся домой, этот вагон станет прекрасной темой для рассказов друзьям. Твой чемодан, Кристин! Ваш чемодан, Джулия! Вперед! — джентельменство одержало в стойком британце победу над страхом.

Кристин юркнула в закопченную дверь и с облегчением перевела дух — ее серо-голубая шифоновая блузка осталась незапятнанной.

Джорджу было труднее подниматься с двумя чемоданами и его собственной спортивной сумкой. Однако в вагон он прошел почти победоносно лишь легонько чиркнув белоснежным манжетом по саже. Лицо Кристин было исполнено сострадания. Лицо Джорджа, исказившись вначале, приняло стоическое выражение.

Последней зашла я, символически закрывая для иностранцев путь к отступлению. Оказавшись в без пяти минут «столыпинском» вагоне, они были просто обречены проследовать на химический комбинат в город с многообещающим названием Дзержинск.

Часа через два страсти по вагону более-менее улеглись, и мы сели пить чай. Джордж кое-как застирал свой несчастный манжет, умудрившись не изгваздаться напрочь в туалете. Кристин же, зайдя в купе, молниеносно оказалась на нижней полке с поджатыми ногами, заранее обезопасив себя от всей нечистоты русского поезда. Думаю, что если бы проводница не соблазнила их на запоздалый файв-о-клок дымящимися, запотевшими стаканами с чаем, они и проехали бы всю дорогу в одной позе: Джордж — хмуро разглядывающим свой манжет, а Кристин — нервно поджимающей ноги. Однако во имя чаепития оба отошли и даже, приличия ради, заставили себя держаться непринужденно.

Кристин аккуратно, не снимая фольги, разломила плитку шоколада и положила на трясущийся столик для всеобщего угощения. В качестве ответной любезности я предложила пачку печенья.

— Нет-нет! — Кристин сделала очаровательную улыбку. — Я никогда не ем печенье в дороге — крошки незаметно забиваются в одежду.

Джордж прежде всего потянулся за салфеткой и со скромным достоинством прикрыл колени.

Кристин оторвала кусочек фольги, искусно прихватила ею дольку шоколада и стала понемногу откусывать. На пальцах ее ни на секунду не появились сладкие коричневые разводы. Трудно было представить, что к этой воплощенной французской утонченности вообще способна пристать хоть какая-нибудь соринка.

Оба они были очень чистые — и Кристин, и Джордж.

Если бы потребовалось охарактеризовать моих европейцев одним веским словом, я произнесла бы именно это. Можно было перебрать все их качества одно за другим, отмечая вежливость, сдержанность, воспитанность, а также вполне очевидные целеустремленность и уверенность в себе, но на язык просилось одно: «чистые»! Ярлык был повешен раз и навсегда.

Джордж аккуратно прихлебывал чай из стакана с подстаканником — чистая экзотика! Он уже приобрел характерный для пьющего горячее человека малиновый цвет лица, и вот-вот должен был последовать момент когда англичанин произнесет классическое «уфф», ослабит галстук и расстегнет рубашку. Момент не последовал. Бедняга Джордж был уже не на шутку красным, а шелковый узел незыблемо сидел между сахарно-белыми крыльями воротничка, удерживая хозяина в рамках этикета.

В рамках того же этикета Джордж не преминул завести светскую беседу:

— Знаете, Джулия, нам с Кристин недавно пришлось побывать в Индии, где мы тоже ездили по стране. К чести ваших поездов хочу сказать, что они лучше индийских — те намного грязнее.

— Вы знаете тот город, куда мы едем, Джулия? — интересовалась Кристин.

Я никогда не бывала в Дзержинске, но знала, что он стоит на Оке.

Стоило только вспомнить Мещеру Паустовского — и получился вдохновенный портрет городка в объятиях пушистых сосновых лап, и излучины величественной реки, теряющиеся в лесных просторах.