Филип Дик - Голоса с улицы

– Сумасшедший! – она плевалась слюной, смешанной с кровью. – Ты сумасшедший скот ! – Марша вскинула руки и отшатнулась от него, бессвязно, беспорядочно тараторя от страха. – Скот… – Он следовал за ней по пятам.

Управившись, Хедли открыл дверь и шагнул в холодную, безмолвную темноту. Женщина на кровати не шевелилась: она лежала ничком, судорожно сжимая покрывала. Дверь за Хедли закрылась, и он скрылся из вида.

Минут пять ушло на то, чтобы прогреть замерзший двигатель «студебекера». Хедли резко включил нижнюю передачу, развернулся и, решительно проехав мимо темной конторы, выскочил через ворота на дорогу. Там не видно было ни огней, ни машин – никакого движения, тогда он переключился на верхнюю и вжал педаль газа. Машина с ревом понеслась вверх по холму, после чего ринулась вниз с другой его стороны. Выкрутив руль, Хедли повернул налево, проехал темную купу зданий и вылетел на скоростную автостраду. Он с бешеным рывком промчался сквозь просвет на разделительной полосе и очутился на противоположной стороне.

Добравшись до Сидер-Гроувс, Хедли свернул с фривея в сторону города. Улицы были темными и пустынными. Он доехал до своего дома без приключений, припарковал машину с включенным двигателем, торопливо поднялся по ступенькам и шагнул в коридор.

Когда он вошел, Эллен спала. Хедли бесшумно пробрался через спальню к кроватке Пита. Лихорадочным жестом он схватил младенца вместе с одеяльцами и вынес через гостиную в коридор.

Минуту спустя Хедли залез обратно в «студебекер». Он заботливо завернул Пита в шерстяные одеяла и положил на заднее сиденье. Младенец капризно зашевелился: на влажных губках выступили пузыри унылого плача. Хедли захлопнул дверцу и рванул вперед. Свернул за угол и направился в центр.

У первого же бара он остановился и припарковался в безлюдном переулке, у задней погрузочной платформы запертого бакалейного магазина. Предусмотрительно подняв стекла и заперев двери на замок, Хедли вышел из машины и зашагал по тротуару. Его каблуки громко цокали в угрюмой ночной тишине: асфальт усеивали листья латука, обломки ящиков и разбросанный мусор. Хедли свернул за угол и юркнул в бар.

Сгорбившись над стойкой, он достал бумажник и проверил содержимое. Хедли оставил Марше на туалетном столике десятидолларовую банкноту… Интересно, уловила ли она намеренную иронию? В бумажнике оставалось всего тринадцать долларов: приближался конец месяца, и Хедли должен был скоро получить зарплату.

– Чего тебе? – спросил бармен – горилла с жесткой щетиной. Помимо Хедли, единственными посетителями были два чернокожих нескладных работяги и скромный, но безвкусно одетый молодой парень в черной кожаной куртке: перед ним стояла бутылка пива, а из губ торчала зубочистка.

– Скотч с водой, – ответил Хедли, протянув долларовую купюру. – Льда не надо.

На тридцати долларах далеко не уедешь. На этот вечер, возможно, и хватит, но на все остальное – вряд ли. Ему не удастся привести свой план в исполнение сегодня ночью: придется обождать до субботнего вечера.

Рано или поздно Хедли придется явиться в магазин. Ему нужна была зарплата… Мысль засела в мозгу, в буквальном смысле застряла там, как только он взял виски и стал методично, равномерно его отхлебывать. Первый стакан из бесконечной череды.

Джим Фергессон подметал в магазине О’Нила, когда позвонил Джек Уайт и сообщил новости. Была суббота, десять часов утра: полуденная августовская жара еще не началась. Прохладный и влажный солнечный свет ложился на автостраду, припаркованные машины, покупателей.

– Позвони ему домой, – сердито велел Фергессон: его прошиб зловещий озноб. – Видно, проспал. Вчера он ушел с работы после девяти.

В трубке снова зазвучал спокойный, почти радостный голос Уайта.

– Я звонил ему домой: его там нет. Вчера вечером он не пришел с работы. Его жена в шоке – сама не знает, что несет. Говорит, что пропал ребенок. Вроде бы Хедли прокрался ночью в дом и, взяв младенца, ушел в загул.

Фергессон положил трубку и набрал номер Хедли. Минуту спустя он уже говорил с Эллен.

– Где он? Он не пришел на работу, а сегодня суббота.

– Его здесь нет, – холодно ответила Эллен: ее голос дрогнул и отдалился, но затем вернулся – строгий и безучастный. – Он приходил лишь затем, чтобы взять Пита. Я спала: наверное, это случилось посреди ночи. Когда я проснулась, младенца уже не было.

– Откуда ты знаешь, что это был Стюарт? – подозрительно спросил Фергессон.

– Его ключ остался в двери… Я нашла ее широкой открытой, – голос Эллен ненадолго набрал силу. – Будь я у меня хоть немного ума, я бы ушла от него. Но я этого не сделаю. Он не виноват: виноваты вы и все остальные. Он всего лишь пытается жить. Просто он хочет жить своей жизнью.

– Если он не появится сегодня в течение дня, – сказал Фергессон, – ему конец. Я выгоню его из магазина ко всем чертям. Так ему и скажи.

Эллен бешено вспылила.

– Вы и ваш проклятый магазин! И вы еще удивляетесь, почему он такой. Для вас он не человек – вы никогда о нем не заботились. Может, его уже нет в живых: может, их обоих уже нет в живых.

Крепко сжав трубку, Фергессон сказал:

– Скорее всего, он отсыпается в какой-нибудь тюряге. Должность директора оказалась для него трудноватой. Я найду его до полудня, и точка, – он бросил трубку и важно зашагал прочь, дрожа от ярости.

Ненадолго же его хватило: всего на пару дней. Отложи Хедли свой загул хотя бы на день… Трясущими руками Фергессон подкурил сигару и встал в дверях «Электроприборов О’Нила», невидящим взором уставившись на поток транспорта, двигавшийся по автостраде. Слепой гнев нависал над Фергессоном темной тучей. Всего несколько дней. Он потянулся к телефону и позвонил в «Современные» Джеку Уайту.

– Если он придет, позвони мне, – приказал Фергессон. – Или нет: лучше, пусть сам мне позвонит.

– Ладно, – голос Уайта прозвучал встревожено, вдалеке слышались голоса людей и шум телевизоров.

– Вы с Тампини сами справитесь?

– Думаю, да.

– Увидимся вечером, – сказал Фергессон. – Ты же играешь с нами?

– Конечно. Как скажете.

– Я не собираюсь отменять игру, – непреклонно сказал Фергессон. – Что бы там ни вытворял Недотепа. Увидимся после ужина, в обычное время. У меня здесь фишки: они сгодятся.

– Будем играть здесь? – спросил Уайт.

– Мы ведь всегда там сыграем. Почему сегодня должно быть по-другому?

– Тогда я приберусь в демонстрационной, – сказал Уайт. – Кстати, Тампини тоже хочет поиграть.

– Отлично, – воскликнул Фергессон. – Посмотрим, что он за фрукт. Я могу рассказать о человеке массу вещей, исходя из того, как он играет в покер, – он повесил трубку и вернулся к работе.