Филип Дик - Время собираться

– Ваша аналогия. С римлянами.

– Не моя, – ответил Гарри. – Не я ее придумал.

– Ну, хорошо, моя. Насчет того, что мы остатки старого мира. Уходящие римляне. А вы новый мир. Первые христиане.

– И что?

– Темные века, вот что. Ведь их принесли с собой первые христиане. Грубость, жестокость, право сильного. Конец разума и свободы. Рабство. Средние века. Длиннейший период упадка в истории. Время, когда каждый человек жил и умирал на одном и том же крохотном клочке земли, как зверь. Прикованный к нему цепями. Ни образования, ни надежд. Лишь бы было чем утолить голод да прикрыть наготу, а большего и не надо. Рабство – только под другим именем.

– Но это же не все.

– А?

– Была еще церковь. Не забывайте о ней. Так ли уж темны были Темные века? Вспомните, что церковь дала человеку тогда: возможность вечной жизни, смысл бытия. Церковь объяснила человеку, зачем он живет. И тем самым дала ему ключ к спасению.

– Не ключ, а обещание спасения. Пустые обещания, чтобы держать людей в узде. Они же были кровопийцы. Люди работали на них до смерти. А все эти сказки, позолота и мишура лишь прикрывали их пустую, праздную жизнь. Помните, что сказал о них Ленин?

– Опиум для народа. – Гарри Лиу кивнул. – Помню. Бог, Святая Троица, Богоматерь. Сегодня они для нас мало что значат. Но тогда они значили много. И я сомневаюсь, что при них людям было так уж темно. Темные века. Это мы их так называем, а тогда люди жили насыщенной духовной жизнью, обладали высокой духовностью. Они сами отнюдь не считали свои времена темными. Ранние христиане готовы были отдать жизнь за свою церковь, за то, во что они верили.

– Их обманули.

– По нашим стандартам, да. Но с тех времен слишком многое переменилось. Мы потеряли интерес к тому, что было важно для них. К идее бога. К иерархии, физической и духовной. К ступеням бытия, от земли через воду и воздух к огню. К вселенной, центром которой является моральный бог. В которой была возможна вертикаль очищения, ведущая от земной скверны к более чистой воде, к небу и, наконец, к царству самого бога, в небесный огонь, к звездам. И для всякого человека наступал день, когда он уходил туда, в небо, и очищался.

– Слова.

– Возможно. И возможно, новые христиане тоже несут людям одни слова. Обещания. Обещания и новое Средневековье. Жестокость и невежество, конец разума. Но наши слова имеют значение для нас самих, так же как их слова – для них. Святая Троица. Пустые слова – сейчас. Но не пустые тогда.

Верн взглянул на Гарри Лиу с любопытством.

– А вы что, верите в бога?

– Я? О нет. Правда, все зависит от того, что вы называете богом. Мы сбросили иконы и заменили их портретами человека, и, может быть, он и есть наш бог. Кое-кто из нас преклоняется перед ним, перед его волей и говорит, что он всегда прав. – Гарри Лиу подумал. – Так что, может, у нас есть своя святая Троица, в новом обличье. Старое вино в новых бутылках. Мы воскресили давно ушедший век. И может быть, жестокость и невежество тоже.

Верн остановился раскурить трубку. Взгляд Гарри Лиу с интересом следил за огоньком зажигалки.

– Зажигалка для трубки, – сказал Верн. – Довольно удобная штука. – И он дал ее маленькому китайцу.

Гарри Лиу внимательно рассмотрел ее.

– Да. Гораздо лучше этих. – И он похлопал по карману своего френча, в котором лежал коробок спичек. – Из них только некоторые зажигаются. – Он протянул Верну зажигалку.

Какой-то импульс подхватил Верна.

– Оставьте ее себе.

– Зажигалку?

– Пусть будет у вас. У меня есть еще. А это подарок. От старого мира новому. – И он невесело улыбнулся.

Гарри опустил зажигалку в карман.

– Спасибо. – Какое-то время он молчал. – Остальные. Вы говорили, здесь с вами еще трое других.

– Да. Женщина и молодой парень.

– А где они?

– Куда-то ушли. Возможно, читают трактат об этике. По крайней мере так они говорят.

– У вас есть сомнения?

– Даже не знаю. Может, и читают. Какая разница.

– Какие они, эта женщина и юноша?

Верн пожал плечами.

– Ничего особенного.

– Женщина молодая? Привлекательная?

– По правде говоря, несколько лет тому назад у меня был с ней роман.

– А молодой человек знает?

– Сомневаюсь. Сомневаюсь, чтобы она ему рассказала. Это было не очень приятно. Она была тогда очень молода.

– А вы, разумеется, были намного ее старше.

– Именно так.

– Вы и я примерно одного возраста, – задумчиво сказал Гарри Лиу. – Оба стареем. Я лысею, и у вас волосы редеют. Полагаю, что, когда вы и та девушка встретились, этого еще не было.

– Уже началось.

– Не понимаю, почему роман между молодой девушкой и зрелым мужчиной обязательно должен быть неприятен. В Китае такое сплошь и рядом. И никаких неприятностей.

– Ей не было еще и двадцати лет. Дело было в курортном городке в Новой Англии. Она приехала туда с какими-то друзьями из колледжа. Мы встретились случайно. Я подвез ее обратно на своей машине. Она не понимала, что происходит. Я завез ее в мотель и затащил в постель. Хороший способ научиться реализму.

– Ваше общество придает реализму слишком большое значение. Я обратил на это внимание, когда был в Пеории.

– Правда?

Гарри Лиу поджал губы.

– Что такого замечательного в реальном мире? Атомы и пустота. Расскажу вам одну интересную вещь. В нашем обществе нам, пожилым людям, закон запрещает разрушать фантазии молодых. Точнее, мы, наоборот, придумываем волшебные сказки, в которые они верят.

– Я об этом слышал. Ваше правительство держит ученых на коротком поводке. Они не имеют права рассказывать правду о мире. То же и художники.

– Это верно. Как в Средние века. Наша наука и искусство приспособлены к общественной необходимости. Они служат политическим интересам.

– То есть являются рабами вашей новой религии. Вы это одобряете?

– Думаю, да.

– Хотите получить целую страну детей? Хотите, чтобы они не взрослели и не знали правды о мире?

Гарри Лиу улыбнулся.

– По-вашему, мы этим занимаемся? Возможно.

– Это зло. Кто вы такие? Новая церковь с новым папой, который правит народом железной кочергой, диктует ему, говорит, что думать, как поступать, во что верить…

– Да. Мы управляем ими сейчас. И надеемся, что настанет время, когда они смогут управлять собой сами. Нас уже почти нет, моих единомышленников, тех, кто знает, что мы рассказываем народу сказки. Фантазии. Те, кто придет за нами, поверят в них и назовут правдой. Они не захотят из них вырастать. Они не будут даже знать, что из них вообще можно вырасти. А я им не скажу, потому что нельзя. Таков закон. И это мудрый закон.

– Вы просто не хотите, чтобы они знали.

– Ради их же пользы. Атомы и пустота… Важны лишь социальные реалии. Их следует знать. Все прочие истины подождут. Искусство, наука. Мы снабжаем их мифами, мудрыми мифами. Как делала церковь. Наши мифы – не совсем мифы. Но они мудрые. В них есть смысл. Они помогут, когда в них будет нужда.