Гийом Мюссо - Завтра

«Нет, это бред какой-то…»

Безусловно, все эти факты были как-то связаны между собой. Но каким образом? Связь ускользала от Эммы. Она стиснула голову руками. Спина, ноги, затылок у нее онемели, сердце щемило.

Еще один вопрос она не могла разрешить. Почему в 2011 году Мэтт был все еще жив? Почему каскадеру так и не удалось с ним расправиться?

— Ты все еще на связи, Ромуальд? Дай мне, пожалуйста, еще раз послушать запись.

Ромуальд включил запись.

Внимание Эммы обратила на себя следующая фраза Кейт: «Начинать действовать вы можете только после моего звонка. Дождитесь его. Я не позвоню раньше девяти вечера. Если я не звоню, все отменяется. Это понятно?»

Эмма вспомнила рассказ Мэтью. Шофер муковоза, который раздавил машину его жены, сказал на следствии, что она говорила по мобильному телефону и не уступила ему дорогу. Мэтью воображал, что Кейт звонила ему, предупреждала, что «Мазда» все-таки завелась. На самом деле Кейт звонила убийце, чтобы дать ему зеленый свет. Ее телефонный звонок благодаря несчастному случаю не дошел до киллера.

Мэтью остался в живых только потому, что погибла его жена. Она не смогла отдать свое бесчеловечное распоряжение.

«Одна жизнь вместо другой…»

Эмма, то и дело оглядывая гостиничный холл, поделилась своими соображениями с Ромуальдом. Он выслушал ее с большим интересом. У них теперь было много фактов, свидетельств, доказательств, но не было главной связующей нити — мотивации Кейт. Отсутствовало основное звено, которое сразу бы связало все воедино и открыло бы им смысл мрачного и страшного замысла.

— И что же Кейт? — спросила наконец Эмма. — Что она сделала?

— Она действовала по плану, села в машину и вернулась в больницу, где лежали дети с Ямайка Плейн.

— И все?

— Есть еще одна мелочь, наверное, пустяковая, — замялся паренек.

— Говори.

— Когда Кейт вернулась из паба, она сразу же влезла в компьютер, на свой хирургический сайт, и единственное письмо, которое она вскрыла и распечатала, был анализ крови ее мужа.

— Тот самый, который Мэтью сделал тем же утром в передвижной лаборатории Красного Креста?

— Да.

— Тебе не кажется странным, что Кейт передали результаты?

— Не знаю. Я в этом ничего не смыслю.

— А у тебя есть доступ к ее почте?

— У меня есть доступ к почте всех сотрудников больницы, — напомнил Ромуальд не без гордости.

— Тогда перекинь это сообщение на мою почту.

Анализ крови Мэтью оказался очень подробным, занимал две страницы. Эмма мало что смыслила по этой части, но постаралась собрать свои скудные знания и вникнуть в длинные названия и непривычные цифры. Лист начинался с характеристики крови: эритроциты, гемоглобин, гематокрит, объем эритроцитов, цветовой показатель, ретикулоциты, тромбоциты, лейкоциты, СОЭ, базофилы…

Молодая женщина переходила от строки к строке, надеясь найти какую-то зацепку. Она сравнивала данные Мэтью с нормой, которая всякий раз была указана в скобках.

Потом перешла к биохимическому анализу: билирубин, глюкоза, железо, плохой холестерин, хороший, мочевина, ферритин, С-реактивный белок, остеокальцин…

«Почки, печень, щитовидная железа… Все, похоже, в порядке…»

Эмма еще раз просмотрела данные и опять не заметила ничего особенного. Кроме…

Кроме обведенной рамкой маленькой отметки в правом углу листа.

Эритроцитарный фенотип редкий

Группа крови «Хельсинки»

Эмма приподнялась с банкетки.

«Группа крови „Хельсинки“? Что это значит?»

Она уставилась на экран, ожидая ответа, но ответ не приходил.

Все последние дни были мучительно напряженными, но они избавили ее от страхов, заставили выбраться из своей скорлупы, убедили в отваге и мужестве. Но по части биологии она плавала. Ей нужна была помощь биолога или врача, но таких знакомых у нее не было.

Эмма со вздохом повернула голову и посмотрела в окно. Полуденное солнце заливало улицу, заставляя вспыхивать яркими искрами снежинки.

Эмма чувствовала, что у нее начинается мигрень, и все-таки не теряла готовности к дальнейшим поискам. Мысленно она перебрала всю свою записную книжку с адресами и телефонами и вдруг вспомнила, что муж ее психотерапевта заведует лабораторией медицинских анализов в Верхнем Вест-Сайде. Лаборатория располагалась в том же здании, что и кабинет его жены, но Эмме никогда не приходило в голову, что два эти учреждения как-то связаны между собой. И вот однажды муж и жена пришли поужинать в «Император», тогда все и выяснилось. Однако сейчас Маргарет Вуд уехала на каникулы в Аспен. У Эммы был номер ее мобильника, но психотерапевт никогда не отвечала сама на звонки своих пациентов, тем более во время отпуска. Однако Эмма, несмотря ни на что, все-таки позвонила. Попала, разумеется, на автоответчик и оставила сообщение, умоляя позвонить ей как можно быстрее. «Вопрос жизни и смерти» — написала она. Психотерапевт, как видно, подумала, что Эмма пишет ей, стоя на перилах Бруклинского моста, потому что перезвонила ей через минуту. Эмма извинилась и сказала, что ей очень срочно требуется консультация, которую может дать только муж Маргарет.

— Я стою на вершине горы с лыжами, но если вам нужен Джордж, то он остался внизу, наслаждается коньяком в таверне «Аякс». Позвоните ему, посылаю вам его телефон.

— Мистер Вуд?

— Он самый.

— Мне очень неудобно беспокоить вас во время отдыха, но я звоню с разрешения вашей жены…

— Так-так, и что же? — не слишком добродушно пробурчал доктор.

— Возможно, вы меня помните. Эмма Ловенстайн. Я была вашим сомелье, когда вы ужинали в прошлом году у нас в «Императоре».

При этом напоминании голос Джорджа Вуда повеселел.

— Я вас прекрасно помню. Мы провели восхитительный вечер, и не без вашей помощи. Вы посоветовали мне сказочный портвейн к моему рокфору.

— Очень рада.

— Кинто до Новаль, если не ошибаюсь.

— Да, Кинто до Новаль, 1987 года, местного разлива.

— Думается, что миллезиме 1964-го еще лучше.

— 1963-го, — поправила Эмма. — Это легендарный год, но от него сохранилось всего несколько бутылок. Если вам будет это приятно, я постараюсь достать для вас одну. Мистер Вуд, я задала бы вам несколько вопросов, если это не слишком вас отяготит.

— Нисколько, юный друг, спрашивайте все, что хотите.

Эмма наклонилась к экрану и постаралась грамотно произнести незнакомые слова.

— Что такое «эритроцитарный фенотип»?

— Ах, речь о крови? Материя менее приятная, чем вино! Хотя наши с вами профессии не так уж далеки друг от друга. «Кровь моя истинно есть питие», как сказал наш общий знакомый.

И он рассмеялся, очень довольный своим остроумием.

— Так что же такое «эритроцитарный фенотип»? — повторила Эмма, стараясь обуздать свое нетерпение.