Сергей Саканский - Наблюдатели

Здругдглягль мыслит на коре своей планеты, человек – на коре собственного головного мозга.

Мысль здругдглягля обретает законченную форму, только пройдя тест на выживаемость, чтобы не повторить мысли других здругдгляглей. Человек же мыслит в одиночестве.

Память здругдглягля хранит информацию, добытую всеми здругдгляглями за сотни тысяч лет нашей цивилизации. Человек же почему-то рождается с совершенно чистой матрицей. Более того: память человека приблизительна, данные искажаются во времени, как если бы здругдглягль, приняв какую-либо информацию, воспроизводил бы ее в разрозненных отрывках.

Как вы заметили, мой отчет получается примитивным и путаным. Кто-то даже засомневался – я ли это? Не овладел ли каналом связи какой-нибудь землянин?

Хочу напомнить, что, интегрировавшись в сознание землянина, я как раз и использую именно его кору, потому что кора этой планеты – не более чем смесь неодушевленных минералов.

Самое смешное, что мне приходится использовать земной язык и его многочисленные клише. И я не в состоянии стройно изложить свои мысли. Я постоянно кажусь сам себе каким-то больным. Поэтому я и прошу отпуск – и чем скорее, тем лучше.

Вот, я хотел сначала о религии землян, но перешел на мышление. Так, продолжу о религии.

Несмотря на то, что земляне культивируют множество различных религий, на самом деле религия у них одна, и связана она с таинством размножения.

У жителей Земли этот процесс довольно прост: даже у высших особей он разделяется всего на три фазы: яйцо – личинка – куколка. Появление новой особи не образует новой соты существования в коре планеты. Не совершается перенос информационного столба в центр местной звезды и те-де и те-пе.

Я не редактирую образчики «мышления» землян, снятые мною между делом, в часы «праздной неги», как сказал один из здешних ваятелей, и даю их на языке оригинала (оператор-переводчик прилагается). Надеюсь, эти сугубо служебные материалы помогут будущим исследователям сориентироваться в принципах «мышления» человека. Кроме того, возможно, и наши ваятели смогут использовать их с чисто художественной стороны.

Материалы эти не столь важны, как сам отчет, но для тех, кто дополнительно ими заинтересуется, я прилагаю оглавление пронумерованных отрывков, выстроенных мною во времени, в порядке их записи.

Так, женской особи явно принадлежат фрагменты – 1, 4, 5, 7, 8, 11, 13, 18, 19, 22, 23, 26, 33, 40, 44, 48, 53, 63, 69, 72, 89,93, 95, 98, 100 и 106.

Фрагменты – 2, 6, 10, 12, 14, 16, 17, 21, 24, 28, 29, 30, 32, 34, 36, 37, 38, 39, 42, 43, 45, 49, 50, 51, 52, 54, 55, 57, 59, 61, 65, 66, 70, 71, 74, 75, 76, 81, 82, 84, 85, 86, 88, 90, 91, 92, 94, 96, 97, 99, 101, 102, 103, 104 и 108 – принадлежат мужской особи.

Фрагменты – 3, 9, 15, 20, 25, 27, 35, 41, 46, 60, 62, 64, 73, 83, 87, 105, 107 и 109 – мои собственные дневниковые записи (прошу их вырезать и сохранить до моего возвращения).

Фрагменты – 31, 47, 56, 58, 67, 68, 77, 78, 79 и 80 – идентификации не поддаются и были приняты случайно, как фоновое излучение. Я все-таки решил сохранить их все до последней капли: как знать, может, и пригодятся когда-нибудь?

Я в Брянске, иду Мичуринским проспектом, зима, прохожие выделяют пар, ощущение такое, будто бы это сочатся их души… Солнце светит подозрительно ярко, и снег недвусмысленно искрист: это мое детство – вот куда на этот раз забросила меня съемочная бригада сновидений.

Навстречу идет Павлов Виктор, друг моего детства, он тоже маленький, как и я, но он, будучи лишь персонажем моего сна, думает, что все вокруг настоящее.

Мы хлестко встречаемся руками, как взрослые, как рабочие, сплевываем под ноги, зыркаем по сторонам: достойный ли эффект произвела на прохожих сцена встречи этих матерых, видавших виды людей…

И вдруг я вижу его лицо… В этот момент знание отпускает меня, я забываю, что это сон, и чувствую самый настоящий явственный страх.

Витькино лицо…

Старое, бугристое, красное, как у всех рабочих, испитое лицо, и я понимаю с ужасом, что и я такой же, что каким-то немыслимым образом я пропустил свою жизнь и не помню ее, и вот уже скоро пора…

Я просыпаюсь, как всегда, в момент наивысшего ужаса…

Рядом – жонка. Похоже, она тоже проснулась только что…

Я иду по улице, мимо новых, только что отремонтированных зданий, солнце высвечивает улицу вдаль, где-то во дворе упруго метет дворник, искрят трамваи, люди висят на вагонах гроздьями…

Я не могу понять, как оказалась здесь. Какой-то провал памяти: только что была с Жаном, мы кувыркались под одеялом, потом пили кофе на кухне, и Жан сказал, что дальше так продолжаться не может, мы должны быть вместе всегда, и мы приняли решение избавиться от Микрова, но потом со мной что-то случилось, я как-то поплыла… Что это – сердечный приступ?

И вот я иду по улице, мимо каких-то новых, только что отремонтированных зданий, и район кажется мне знакомым, но я не могу узнать его и не понимаю, зачем Жан привез меня сюда, привез и бросил?

Помню, я возражала против его предложений насчет Микрова, это были какие-то ужасные, неприемлемые предложения, вдруг он обиделся, поругался со мной, а потом, когда мне стало плохо, отвез меня сюда и бросил, ведь он такой, он – горячий, безрассудный молодой человек, милый мой, как я люлю тебя, как я хочу всегда, всегда качать бедрами, всем телом качать навстречу тебе!

Кто-то идет навстречу…

Это Марфа, она улыбается, мы обнимаемся посреди улицы, и только теперь я понимаю, что я в Марьиной Роще.

– Почему ты не была в школе? – спрашивает Марфа, но я не могу объяснить, не могу признаться в том, что у меня есть Жан, настоящий взрослый мужчина, что я была у него, а Микров, я теперь понимаю – это директор, и еще он ведет у нас географию…

– Я проспала, – говорю я и вдруг вижу, что с Марфой что-то произошло со вчерашнего дня: она какая-то другая – другого цвета ее лицо и волосы, что-то с ней не так.

– Марфа, почему ты какая-то?.. Такая…

Она почему-то в пальто своей матери, она на высоких каблуках, а нам ведь еще нельзя так одеваться.

– Ты на себя посмотри, – смеется она. – И ты теперь тоже такая.

И вдруг я понимаю, что она – старая.

А она протягивает мне зеркало: смотри. И я вижу свое лицо – о, ужас! – я тоже старая, у меня морщины, у меня уже нет зубов…

– Как же это получилось, Марфа, как же это я не заметила? Где же вся моя жизнь, и почему я не помню ее?

– Все очень просто: ты проспала.

И тут я догадываюсь, что все это сон, действительно, ведь это сон о будущем: вон какие дома, их уже надстроили… Меня разбирает любопытство, я не хочу просыпаться, я хочу посмотреть, что станет со всеми нами…

Марфа увлекает меня с собой, к своим, мы подходим к нашему дому и видим старух и стариков на лавочке, и я узнаю их всех, дворовых моих парней и девчонок, и я смеюсь, потому что это сон, я знаю, что скоро проснусь, выйду во двор, где они опять играют в теннис, качаются на качелях, сидят в песочницах, ебутся в кустах, и всем расскажу, какими они станут когда-нибудь… Мы все смеемся, старухи и старики, стуча палками об асфальт, утирая веселые слезы.