Сергей Саканский - Наблюдатели

Хочется вести дневник, как девушка – с засушенными цветами, строчками, размытыми каплями слез…

Я не люблю человечьи глаза.

В них есть что-то колючее, напряженное.

Особый какой-то свет или цвет, что трудно выразить словами.

Другое дело – глаза животных, на них отдыхаешь, в них погружаешься – глубоко…

Правда, не у всякого человека – человечьи глаза. Есть люди с коровьими, бычьими, паучьими глазами. Чаще всего встречаются глаза собачьи и лошадиные. Именно потому и происходит желанная подмена предмета: говорят, к примеру, что у кота или мерина человечьи глаза, но это – очередная иллюзия.

Показательно, однако, и то, что истинно человечьи глаза встречаются у людей не так уж часто и вовсе никогда не встречаются у животных.

Город, в котором пешеходы пропускают автомобили, а не наоборот, – чудовищный город, и люди здесь чудовищны – как те, что идут по улицам, так и те, что сидят в автомобилях. Этот город не страшно покинуть, без малейшего сожаления, навсегда.

Глаза… Я попросила у Жана фотографию, но он опасается, что ее найдет муж. Тогда я попросила, чтобы он дал мне только свои глаза, и он вырезал глаза из своей фотографии и дал мне. Этот крохотный кусочек картона я вставила в медальон и всегда ношу с собой.

У него удивительные глаза. Стоит мне только открыть медальон, как я дрожу и увлажняюсь, сладенький ты мой.

Мы встречаемся по воскресеньям, иногда – среди недели. Жан стоит с товаром на оптовке, пять дней в неделю, кроме среды и воскресенья, когда стоит его сестра. Я слишком хорошо представляю, каково это – стоять. Когда у профессора дела были вообще плохи, я вышла и стояла, и спасла семью от голода. Теперь Микров стал меньше пить, хоть и все равно пьет ужасно, потому что хоть что-то теперь зарабатывает.

А я стояла тогда. Я стояла и в дождь, и в холод, чтобы ты ел, кожистый мешок, наполнял себя, мешок этот, кусками твоих любимых овощей. И ты пил на мои деньги, пил и наслаждался своими вымышленными реальностями, пил и потел, пил и ссался, и раз даже обосрался, как маленький малыш.

Ты обвиняешь меня в том, что я не хотела детей, а я хотела детей – это ты не хотел детей, потому что у алкоголика не может, не должно быть никаких детей.

А в парках уже сошел снег, и мы гуляем среди деревьев, с треском лопаются почки на ветру, и если долго смотреть, видно, как медленно, со скоростью минутной стрелки, распускаются листья.

Сегодня он любил меня глазами. Он спросил:

– Девочка моя (а я для него, скорее, тетушка), девочка, расскажи мне свои фантазии, и я их исполню, как верный джинн…

– Я хочу, чтоб ты любил меня глазами, – сказала я.

И он сделал это! Сначала я не могла понять, что происходит. Он сжал мои груди и ввел между ними свой горячий язык. Потом я почувствовала легкое прикосновение… Что-то необычайно нежное, неуловимое и мягкое, как пух или сама душа, притронулось к моим соскам…

У него такие длинные, такие мягкие, такие бархатные ресницы… Он завязал меня в узел и вывернул наизнанку, раскрыл мое лоно и коснулся своими ресницами моей горячей точки, моей Чечни…

Я сделала удивительное открытие. Оказывается, Жан вовсе не любит женщин. С женщинами не о чем говорить, потому что они не умеют слушать. Надо же: и этой чертой характера Жан похож на меня! В детстве я играла только с мальчишками, сторонясь этих глупых, плаксивых, нежненьких де…

Иногда кажется, что у женщин вообще нет мозгов. В принципе, возможна такая трансцендентальная хохмическая теория, согласно которой мозг женщины физиологически отличается от мозга мужчины – на клеточном уровне, в невидимой глубине своей. Возможно, мозг женщины способен генерировать мысли лишь на мозге мужчины, как на некой матрице, тогда как собственные его способности весьма ограничены.

Внешне женщина производит впечатление мыслящего существа, она способна поддержать разговор на самые изысканные темы, но все это – лишь до тех пор, пока рядом находится мужчина. Стоит женщине остаться с себе подобными, как у них пойдет бесконечный разговор о тряпках, о тенях, о наслаждениях.

А когда она остается одна, о чем она думает? Мечтает, фантазирует, повторяет одно и то же слово, бубня, в лучшем случае – мысленно поет, считает. Порой она может обмозговать и решить какие-нибудь примитивные задачи, например, подобрать кулинарный рецепт или экономно постирать вещи. И вдруг – прорыв… В ее голову молниеносно врываются бурные, умные, феерические мысли… Онтологические конструкции о Боге, о Бытие, о Вселенной…

Это значит, что муж вернулся домой, или сосед этажом выше через бетонные перекрытия дал ей попользоваться, наконец, своими мозгами.

Надо сходить к экстрасенсу, к экстрасенсу, к экстрасенсу…

О, моя радость, мое счастье, мой челнок, мой наркотик. А наркоманов лечат, лечат, лечат…

Как я люлю тебя. Я люлю, люлю тебя так, что теряю буквы…

О, эти десять с половиной недель сладости, любви и безумия. Я люблю его, как никого никогда в жизни не любила, не люила, не люла…

Ла-ла, ла-ла, ла-ла!

Каждую жилку на его шее, каждую черную крапинку небритой щеки…

Он любит меня. Так нежно, так страстно, так сильно он любит меня. Я у него в гостях, в его комнате, где всюду его вещи, его запах, и он скоро уезжает, на неделю в Турцию, челноком, за товаром, я не перенесу этой разлуки в любви.

Туда сюда, туда сюда – челноком.

Я стала такой говоруньей: целую его губы и прямо в губы жарко шепчу ему, как я люблю его. Я говорю часто-часто, бессвязно, я тороплюсь, потому что знаю, что через несколько минут уже ничего не смогу сказать, потому что начну кричать. А через час ему выходить, он должен быть одет с иголочки, бодр и энергичен, а пока времени нет, время остановлено, как в «Фаусте» Гете – любовь побеждает время…

Он месит меня. Я – тесто. Я хочу растечься под ним, тонким слоем покрыть его кожу, залезть ему в уши и глаза. Я хочу жить внутри него.

Он крутит меня. Я играю в покорную куклу, мне нравится эта игра, я – кукла Суок. Он берет меня за лодыжку и вскидывает мою ногу себе на плечо, и я ласкаю ступней его ухо. Я растянута, как веревка в немыслимом шпагате, мне больно, но я наслаждаюсь болью. Вдруг он ставит меня на колени и неожиданно с силой вводит в другую… Он хочет проверить, выдержу ли я эту боль, это наслаждение, и я плачу, шепча, спасибо, спасибо, любимый мой, милый!

Потому что профессор тоже хотел делать со мной анал, но я не дала, я сказала: Даже думать об этом забудь! Ибо это казалось мерзостью, говном и болью, мерзким извращением, потому что гадко это делать с мужчиной, когда нет у тебя любви…