Мариуш Вильк - Волок

— Этот повесился из-за девки, сука была. Тот запил после смерти своей Тани, три недели пил и умер. Этого пацана Леха переехал, Леха был вусмерть пьяный. А этот застрелился от расстройства — что пьет. Я, наверное, тоже когда-нибудь пальну себе в башку.

Перед отъездом из Лекшмозера мы выкупались. Была гроза… Озеро мерцало и переливалось в твоих волосах.

Дальше волок: семьдесят верст до Пудожа по дороге, которой если проедешь, то поймешь — что имели в виду редкие путешественники по Карелии, писавшие, что дорог тут нет… Та, по которой мы ехали, — строилась. Я называю этот отрезок трассы волоком по двум причинам. Во-первых — рядом проходил волок новгородцев через водораздел Балтики и Белого моря. А во-вторых — потому что я сам волок там машину, шагая впереди и протаптывая (босиком) колеи после «камазов» в серой каше глины и грязи, чтобы «ауди» с низкой посадкой — ты за рулем — не села. Протоптал таким образом десять с лишним верст.

3 января

На Новый год в столицу Карелии я не успел, но какая разница, если ты — со мной?.. Как хемингуэевский праздник.

Шампанское выстрелило у нас на первом шлюзе Канала под Повенцом. Я невольно вспомнил, как мы шли здесь с Васей в «Карельской тропе»… Зимой Канал еще красивее.

Пили из горла (кто мог предположить, что Новый год застанет нас в дороге?), повернувшись в сторону Онего. За спиной, где-то за Водоразделом, висела красная луна… Совершенно червонная.

Шампанского было много, очень много. Потом — дальше на трассе — Паша хихикал, что его придорожные елки за ухом и по затылку щекочут, не дают вести машину.

Доехали к рассвету… Лица дожидавшихся нас людей расплываются, но одно я помню отчетливо: то были очень грустные лица. Ничего удивительного, здесь в окошко выглянешь, в колодец двора, — и потянет туда броситься.

Когда мы сюда впервые пришли с Васей и Юнгой на «Антуре» — протаптывая «Карельскую тропу» — Петрозаводск как раз гудел: праздник города. А в праздник даже город хорошеет.

Уже издалека — где-то от Большого Клименецкого — мы заметили кружившие над городом вертолеты, парашюты, облачка цветного дыма в воздухе. Пируэты, «бочки».

И на берегу были бочки — пивные. Мы с трудом причалили. У помоста — теснота. Девушки — топлесс — ныряли под яхту, а когда появлялись на поверхности, соски у них торчали из воды — поплавками. Ну как тут сосредоточиться на швартовке?

Сквозь запах жареного мяса и пива пробивался запах водорослей.

Первое впечатление: да тут все пьяные! Кроме «лиц кавказской национальности» — те торгуют шашлыками и пивом.

Второе: сколько прелестных девушек, одурманенных спиртом. Сами цепляются, призывая в ближайшие кусты.

Ну, и третье: почему нет туалетов?

Постепенно туалетная тема вытеснила более общие размышления, и я принялся наблюдать за теми, кто беспокойно переступал с ноги на ногу. Сам ведь тоже выпил много пива. А отлить его негде.

Теперь небольшое отступление о российских туалетах. Был 1991 год, я только что приехал в Россию, и первым городом, куда мы поехали с Вероникой, был Петербург. Тогда еще Ленинград… Мы побывали в Царском Селе, в пушкинском лицее, долго бродили по парку… наконец я стал ощущать, все более отчетливо, что — хочется, а негде. Бегом на вокзал, в туалет. Вывески мелькают в глазах, русских букв я не различаю (по-русски еле-еле) и… бросаюсь в женский туалет. И что вижу? Ряд обосранных дырок без перегородок (ни намека на ширму), над каждой баба — на корточках, платье задрано, глаза вытаращены… Одна, увидев меня, стала приподниматься и натягивать трусы, ни на минуту не переставая ссать. Я настолько смутился, что перепутал слова и вместо «извините» пробормотал «спасибо».

Возвращаюсь к петрозаводской набережной. В конце концов я спросил одного из продавцов шашлыков, где туалеты, а он мне в ответ: везде. Что оказалось правдой.

Я укрылся за «Мелодией» Копалева, памятником, вызвавшим в свое время споры, потому что скульптор посадил полуголую музу из нержавейки попой на огромный плоский камень, который, по легенде, служил Петру Великому алтарем полевой церкви. Здесь мы познакомились — помнишь?

Потом по набережной двигалась историческая процессия, что-то вроде театрализованной демонстрации, в которой множество ряженых, пеших и на грузовиках, разыгрывали сцены из истории города Петрозаводска: во главе процессии шагал Петр I Великий — с большим деревянным мечом (этот меч у меня ассоциировался — не знаю, почему — с нашими пенопластовыми танками, которыми мы играли на Гданьской верфи в мае 1988 года). Следом шагал поэт Державин, первый губернатор Олонецкой губернии, автор поэмы «Водопад» (о нем речь ниже). Рука об руку с Гаврилой шла прелестная девушка в красном развевающемся платье (Карельская Трудовая Коммуна), а за ними ехали на пикапе «красные финны» — в лагерных бушлатах. За финнами — вепсы с сетью, дальше карелы в национальных одеждах и пионеры металлургии (Петрозаводск возник близ Петровских горных заводов, где отливали пушки и пули для Северной войны со шведами), трактористы (и по сей день на месте Петровских горных заводов стоит тракторный завод, один из крупнейших в России). Дальше шел Юрий Андропов (который свою карьеру в КГБ начинал в столице Карелии), за ним — ветераны, а в конце — если я его с кем-то не перепутал — нынешний губернатор Катанандов со свитой. За Катанандовым пёрла чернь.

Я вернулся на яхту. Вася в мое отсутствие какую-то молодую карелку (а может, вепску…?) пригрел. Но, увидав меня, бросил Юнге «конец» — отчаливаем. Карелка кинулась за борт, и долго еще я любовался ее сосками, танцующими на воде…

Это напомнило мне другой эпизод хождения с Васей. Мы стояли под Кийостровом на Белом море и собирались в дорогу. Юнга возился с «концами», Вася налаживал паруса, а я что-то чиркал в блокноте. А когда мы наконец подняли якорь, на скалах Кийострова (красного гранита) появились две девки. Заметив, что мы на них смотрим (Юнгу от подзорной трубы было не оторвать), принялись раздеваться — донага! Что делать? Юнга готов вплавь — к ним, Вася говорит, что ветер попутный и вода пошла… Я же подумал, что лучше уйти с аппетитом, чем съесть, а потом сожалеть.

5 января

Потом я еще пару раз бывал в Петрозаводске, и мы порядком поколесили на машине в районе Кондопоги и Кивача, «Элисклуба» и «Калевалы». Последняя в данном случае — не карело-финский эпос, а пансионат на берегу Кончезера. Место — мечта, есть сауна и баня, и бар работает до утра, лес вокруг, обслуга — девушки, и в покер играют… Озеро чистое, точно глаза, промытые слезами.

Тогда я познакомился со многими петрозаводчанами: поклонниками этномузыки, студентами и аутсайдерами, профессорами местного университета (в том числе со специалистом по наскальным рисункам на Бесовом Носе, знатоком Клюева и коллекционером полотен Рериха), с девушками легкого поведения и одной бизнес-леди, а также с бандитами и бухгалтерами, скульпторами и столярами, редактором журнала «Север», директором архива и польским ксендзом, с несколькими поэтами, десятком явных психов и горсткой друзей. А также парой преданных глаз.