Манес Шпербер - Как слеза в океане

Вероятно, в березовой роще, по ту сторону замерзшего ручья и узкой продолговатой луговины, гнездилось много ворон. Но видна была все время только одна, может, одна и та же птица, — она поднималась, летела в направлении Барцев, возвращалась, кружа, зависала над луговиной, потом приближалась к буковому лесу, садилась на ветку, неожиданно взлетала опять и возвращалась к остальным воронам. Можно было подумать, что эта птица боялась букового леса. Он был необозрим в своих размерах, — становясь все шире и гуще, он поднимался выше и выше, тянулся на много верст до самых вершин Карпат по одной стороне и спускался по другой к огромным болотам.

— Эти птицы все равно что предатели, — сказал Януш. — Стоило бы каждой из них свернуть шею.

— Возможно, — ответил Влас. — Но с другой стороны, когда кругом такая тишь, отрадно на душе, что хоть их слышно.

Вот уже полчаса, как они сидели на ветках бука, дерево было выбрано удачно — оно стояло свободнее других, что давало хороший обзор всей луговины. Если кто выйдет из березовой рощи напротив или появится слева, со стороны дороги на Лянув, они тотчас же увидят его.

— Не знаю, что для нас лучше, чтобы эти подонки поскорее появились и нам не пришлось бы тогда долго мерзнуть здесь на ветках, или лучше, чтобы они вообще не приходили. Тем, кто сзади, больше повезло. Они могут лечь или окопаться.

Через какое-то время Влас сказал:

— Перед нами только заснеженные поля. А в деревне наверняка уже поднимается дымок из труб. Точь-в-точь как у нас дома. Если б я был сейчас дома — ты понимаешь, мы ведь не экономим дрова. Вечером, похлебав щей, я тебе скажу, так и заснешь, не успев лечь, такая теплынь вокруг. На дворе гуляет стужа, кусает тебя за уши, за нос, пощипывает глаза, а мы сидим в тепле. Вот я смотрю сейчас на поля и думаю себе: это поле моего свояка, рядом — моей сестры, она вдовица, а чуть правее — мое. А если пойти чуть дальше, дойдешь до мостков через ручей, пройдешь мимо дома старосты и мимо нескольких маленьких хаток, а там уже и мой дом стоит. Печку я еще сам складывал, до того как удрал. О боже, боже мой, посмотри только на поля, Януш, каким же можно быть счастливым!

— Это правда, — ответил Януш, — но что поделаешь, антихристы не дают. С одной стороны — немцы, они же лютеране, с другой стороны — евреи, те всегда держатся вместе, а там еще и русские — все против нас. Вся беда в том, что у нас слишком доброе сердце, это такая же правда, как и то, что я люблю Бога, потому мы и мерзнем с тобой тут, что пан Скарбек хочет отомстить за евреев и хочет научить их, как нужно воевать. Я вот что тебе скажу, Влас, не нравится мне это.

— Пан Скарбек знает, что делает. У него такая машинка есть, он каждый день разговаривает с министрами в Лондоне, вот как я с тобой сейчас говорю. А кроме того, их там всего-то двадцать восемь евреев. Если пруссаки на самом деле придут сюда, от этих евреев останется не больше десяти, а может, и того меньше. Это уж не так много, Януш, не думай о них!

— Что ты хочешь от меня, Влас, что я могу поделать, если терпеть их не могу? Со скрипками, понимаешь, пришли воевать. А у одного из них даже книжки с собой. Свернуть им башку, как вот этим воронам! Да, беда-то какая! Сам, говоришь, печку клал?

Враг должен был обнаружить на снегу множество следов, пересекавших луговину, и углубиться по ним в лес. Вот уже несколько часов, как снегопад прекратился, и следы были хорошо видны. Они петляли, делали большие обходы и вели к ущелью, протянувшемуся на полтора километра. Сначала оно шло прямо, а потом почти под прямым углом сворачивало влево, значительно углублялось и постепенно переходило в лощину, по склонам которой карабкались кверху молодые буки.

— Двадцать один час восемь минут, — сказал Скарбек. — Вот уже, по крайней мере, восемьдесят минут, как Бёле известно, где он может найти волынцев. Он не торопится, уверен в своем деле, хочет сначала сытно поужинать. Однако в течение часа он все же должен быть здесь. Он может появиться на опушке леса уже через двадцать минут. Пошли на командный пункт!

— Я оставляю вам молодого Бене как своего связного, а сам спущусь вниз, в ущелье, — сказал Эди.

— Вы останетесь со мной, — ответил Роман.

— Нет, важно подать им пример, что может оказаться решающим для будущего этих новых солдат.

— Доктор Рубин, отныне и навсегда вы находитесь у меня в подчинении и можете отлучиться только в случае, если я прикажу вам. То же самое относится и к юноше. Понятно, Бене?

Они вышли из ущелья и пошли на командный пункт, тот был уже совсем готов — окоп, похожий на огромную воронку от снаряда. Ветки над их головами опять сомкнулись.

— Здесь очень недурно, — сказал Роман удовлетворенно. — Можно даже прислониться. Ну, Бене, расскажи нам, что там написано в твоих книгах про нас и про наше теперешнее положение.

— Там написано, что люди сами обязаны покарать злодеев и что те должны претерпеть страдания, приняв такую смерть, что соразмерна учиненным ими злодеяниям. Однако же все это не так просто.

— Что не так просто? — спросил Роман и, несмотря на темноту, уставился юноше в лицо. Вот точно так же, вспомнил он вдруг, он хотел угадать тогда, в яхте, выражение лица Фабера — как будто лишь в полном мраке с лица полностью спадает завеса. — Что не так просто, молодой рабби?

— Бог может быть гневным и кротким, мстительным может Он быть и милосердным в следующее мгновение, но Он всегда един, всегда и во веки веков: Создатель вселенной и всякого живого существа на земле и злодея тоже. Нельзя причинить страдания ни одной Божьей твари на земле, не причинив страданий Создателю. Его порядок нарушает тот, кто делает вселенную хотя бы на одно живое существо беднее. Бог страдает от несправедливости людской, но не забывайте, пан Скарбек, Он страдает не меньше и от Его собственной справедливости. В эти дни Создатель вселенной страдает несказанно.

— Все это действительно у вас там написано? — спросил Роман удивленно.

— И опять все не так просто, пан Скарбек. Ни одно изречение не может долго оставаться без своей противоположности. Достаточно маленького словечка «нет», чтобы обратить любой порядок в его противоположность. Например: Бог всемогущ, но никогда ни одно даже самое ничтожное из сотворенных Им существ не испытывало столько горя в своей любви, как Бог с того самого момента, как Он сотворил человека. Когда мой прадед Бене — да не откажет он нам в своей помощи! — лежал на смертном одре, он сказал: «Я выбрал самое легкое, потому что люди постоянно нуждаются в утешении. Но удалось ли мне хоть на миг развеять Божью печаль? Вот что я хотел бы знать».

— Вы все поняли, Рубин? — спросил Скарбек.

— Нет, я не слушал. Я думаю о Бёле.

Слева на луговину вырулили два грузовика. Через двести метров они остановились. Люди спрыгнули на землю и стали искать с карманными фонариками следы на снегу. Они с легкостью нашли их, особенно много их было на опушке букового леса. Украинцы-полицаи, девятнадцать человек, шли по следу. Углубившись в лес, они стали держаться плотной кучкой за старшим, потому что он единственный не погасил фонарика.