Манес Шпербер - Как слеза в океане

Бёле сидел в одной из машин рядом с водителем. С ним было только четырнадцать человек из его команды, семнадцать других — эсэсовцев — он отправил в третьей машине назад. Это ж просто смешно, из-за каких-то нескольких евреев поднимать столько шуму.

Не из трусости остался он сидеть в машине, а украинцев послал в лес — его понятия о чести не позволяли ему самому идти искать беглецов. Уже давно, еще с весны 1940 года, когда он прибыл с оперативной группой войск на восток, в нем с каждым днем крепло понимание того, что даже одного лишь намека на приказ было совершенно достаточно, чтобы сделать евреев послушными. И то, что двадцать восемь волынцев осуществили подобный акт непослушания и вместо марша в город сбежали, он все еще никак не мог взять в толк. Если бы он пошел искать их, то тем самым признал бы, что подобное происшествие не является чем-то из ряда вон выходящим. Нет, пусть украинцы выгонят их, как овец, на поляну и прикажут им опуститься на колени в снег, а потом пусть позабавятся и прикончат пяток-другой на месте, а остальные пусть ползут на коленях до следующей деревни, чтобы и там крестьяне смогли получить свое удовольствие, а заодно и укрепиться в сознании, что немецкий приказ должен всегда выполняться.

Третья машина была, по-видимому, уже в Волыни, а Хеннинг наверняка тем временем закрыл дело Мушиньской. На обратном пути они найдут ее труп, где-нибудь около реки, а завтра возьмут нескольких поляков по подозрению в убийстве из-за угла и отправят их в город. Этот надменный польский граф будет среди них.

— Они наверняка уже добрались до ущелья, — сказал водитель. Он был одним из людей Кучеры. — Если бы речь шла не о евреях, я бы сказал, что это безумие отправляться туда ночью. Перестрелка в лесу даже и днем малоприятное занятие.

— Ну, в общем, да, — ответил Бёле, — если дойдет до этого, у них всего один револьвер, да и из того, возможно, никто не умеет стрелять. Ну, а если уж те и прикончат одного украинца, то мы как-нибудь переживем, а? С другой стороны, вы ведь слышали — приказ гласит: завтра утром до девяти часов я должен доставить весь этот сброд в город.

— Конечно, я и говорю, никакой опасности тут нет, но чисто технически это не совсем правильно. Может, машины развернуть и направить фары на лес? Евреям так и так уже ясно, что их бегству пришел конец и что мы схватим их за шиворот.

— Мы так и сделаем через десять минут, чтобы осветить им дорогу сюда.

— Шеф, собственно, рассчитывает, что получит большинство из них живыми. Он хочет прикончить их на Рыночной площади, в центре города, ради арийской части населения. Нельзя упускать такую возможность морального воздействия. Я упоминаю об этом только потому, что вам, вероятно, следовало бы внушить этим украинским бандитам, что на сей раз они лишены возможности налево и направо разделываться с евреями.

— Конечно, конечно! — успокоил его Бёле. Но все же стал опасаться, как бы полицаи не прикончили там больше, чем нужно, а то для морального воздействия Кучеры никого не останется.

— На сей раз без глупостей! Подойдите сюда ближе и слушайте внимательно, — сказал Линчук, старший среди полицаев. Он говорил шепотом, хотя немцы позади них, на луговине, никак не могли его услышать. — Не надо убивать сразу и не надо орать, нужно быть ласковыми с ними. Каждому из них вы скажете, что дадите ему убежать, как только он покажет вам, где зарыл свои вещи, и снова откопает их для вас. А потом, когда вы абсолютно будете уверены, что у него ничего больше нет, можете его прикончить. Вечно немцы подбрасывают нам обглоданные кости — Поройтесь, мол, там, может, чего осталось. Но на сей раз мы хозяева! Вы меня все поняли?

Вслед за лучом фонарика он переводил свои юркие глазки с одного лица на другое. Люди кивали — да, да, на сей раз они хозяева.

Перед выходом каждый из них прихватил по восемь сигарет и по пол-литра шнапса. Они уже выпили его, он помогал от холода, да и от страха перед немцами. На сей раз все будет по справедливости, чужаки получат обглоданные кости.

Наконец они дошли до ущелья. Следы были видны четко, а евреев нигде не было. Не беда, далеко они не могли уйти. Однако же путь что-то очень длинный, а ущелье становится все уже и глубже. Они дошли до места, где ущелье резко поворачивало. Когда примерно половина из них во главе со старшим исчезла за поворотом, на деревьях по краям ущелья вдруг вспыхнули яркие огни. Полицаи подняли руки, защищая глаза, — то, что происходило тут, было похоже на дьявольское наваждение. Огонь шел со всех сторон — с деревьев и даже из глубины ущелья. Те, кто успел уже повернуть, начали теснить назад, а остальные, наоборот, напирали на них сзади. Так они сбились в одну кучу из мертвых и раненых, лежавших друг на друге грудой изуродованных тел.

Юзек свесился вниз и крикнул:

— Раненых прикончить, никто не должен уйти отсюда живым, оружие и патроны отобрать!

Эди, стоявший рядом с ним, прокричал тот же самый приказ на смеси немецкого с еврейским.

Один из поляков, посылавший направленный свет с деревьев, крикнул Юзеку:

— Евреям винтовки, а нам все остальное, как договорились.

— Да, как договорились. Но дождитесь лучше шинелей на меху и колец с немцев, те наверняка слышали стрельбу и скоро появятся здесь. А с ними будет не так легко справиться, как с этими тупоголовыми русинами.

Через несколько минут свет убрали. Евреи опять отошли поглубже в ущелье, а поляки — в окопы рядом или расселись по ветвям деревьев наверху.

Тишина была полнейшая. Вдруг непроницаемая мгла нарушилась.

Эди, которому Роман на сей раз разрешил остаться с его людьми в ущелье, сказал шепотом трем своим командирам отделений:

— Объясните людям, что самое трудное только начинается, немцы предупреждены об опасности. Кроме того, они гораздо лучше вооружены. Ты, Блауштайн, возьми свою восьмерку, пройди по всему ущелью вперед, вскарабкайся с ними наверх и спрячься за деревьями. Фашисты наверняка захотят поставить там свои пулеметы. А вы должны помешать им сделать это любой ценой. Как только вы их прикончите, лучше всего штыками, тащите пулеметы сюда, но верхом. Стрелять прицельно, только с колена.

— А почему обязательно мое отделение? — спросил Блауштайн. — У нас и так уже двое раненых, правда, не тяжело, пуля только задела их, но все же.

— Я сказал, займете потом прицельную позицию и будете стрелять только с колена. И останетесь там до тех пор, пока не получите другого приказа. Как только операция будет закончена, будете подстраховывать два других отделения.

— От кого?

— От каждого, кто вздумает заблудиться. И вот что еще: пленных не брать, только Бёле я хочу получить живым. И никто из наших не должен сдаваться в плен. Кто окажется тяжело раненным и не будет никакого выхода, тогда последнюю пулю себе в рот.