Иселин Херманн - Par avion: Переписка, изданная Жан-Люком Форёром

Еще раз прочитала твое каннское письмо. Оно очень красивое и, как мне только что пришло в голову, немного грустное. Ты что, в тот день грустил? Ты пишешь о тоске и томлении, о том, что всю жизнь испытывал эти чувства и иногда они причиняли тебе сильную боль.

Мне кажется, я замечаю у себя те же признаки, которые очень трудно выразить словами: зуд во всем теле, огонь в груди, щемящее чувство под ложечкой, внезапная натянутость каждого нерва… Такое впечатление, будто в тебе возникает избыток энергии, жизненных сил, храбрости. Тосковать по кому-то равносильно желанию начать жизнь сначала — хотеть того, другого, пятого и десятого… Тосковать замечательно.

Тосковать очень больно.

Сегодня целый день идет снег.

Целую,

Д.

Дорогая Д.!

На самом деле мне не очень нравится, что ты сохраняешь все мои письма. Когда я думаю о твоем архиве, я словно сам подглядываю из-за спины, что у меня там сочиняется. При этой мысли перо мое утрачивает дар речи.

Так же бывает и с работой: мне нужно отрешиться от сознания того, что данное полотно будет когда-нибудь висеть в чужих стенах, где мои муки творчества и моя повышенная чувствительность станут объектом равнодушной критики.

Разве в моем каннском письме присутствовала грусть? Я этого не помню, но знаю, что могу загрустить, если буду слишком много думать о своей тоске.

Если тебя она, по-видимому, переполняет, то я нередко чувствую себя в заточении у своей тоски: я не могу выйти из нее, избавиться от нее. Она парализует меня. Да, тосковать и стремиться к кому-то или чему-то болезненно. Нам больно, если мы не можем делать то, чего хотим, не можем исполнить того, о чем мечтаем.

Впрочем, желанная моя… я и так сказал слишком много. А ведь я не хочу ни обижать, ни волновать тебя. И уж тем более не хочу обременять тебя своей печалью. Будь добра, пришли мне снега: может быть, он охладит мой пыл.

У нас снега почти не бывает.

Ж.-Л.

17 декабря.

Дорогой Ж.-Л.!

…Пора кончать эти унылые разговоры о тоске. Прости за резкость, но нас обоих можно назвать жалкими созданиями. Да, я прекрасно знаю, что ты женат: ты давным-давно сообщил об этом. Больше я не знаю ничего, даже не знаю, есть ли у вас дети. Почему-то мне кажется, что нет. Я не хочу — и никогда не хотела — расспрашивать о твоей семейной жизни, да и ты вряд ли стал бы отвечать на мои расспросы. Этой темы мне касаться не стоит, право, не стоит, так что я гоню от себя некоторые мысли, некоторые образы… Всё-всё, умолкаю, у меня нет ни малейшего желания обсуждать эту тему Зато у меня большое желание сказать не только тебе, но и самой себе, что между нами происходит нечто совершенно необыкновенное. Во всяком случае, со мной ничего подобного раньше не случалось. Недавно ты написал, что мы существуем в сказочном измерении. А происходящее там не касается других людей. Это твоя и моя тайна, и пусть она таковой останется.

Я вовсе не собираюсь быть коварной соблазнительницей, Жан-Люк, не собираюсь губить тебя или навлекать на тебя несчастье. Я лишь задаюсь вопросом: воспринял бы ты это как несчастье, как моральную дилемму… если бы слова облеклись плотью… если бы фразы обернулись поступками… если бы грезы стали реальностью? Неужели для тебя, который так много ездит по свету, немыслимо встретиться со мной в каком-нибудь далеком городе, где никто не знает тебя? Полагаю, такое место нашлось бы. Скажем, Дюссельдорф — по-моему, он достаточно безлик и равнодушен, чтобы мы могли обрести там свой необитаемый остров. Или… погоди минутку, я возьму атлас…

Зажмурившись, я раскрыла первую попавшуюся страницу и ткнула пальцем… в Тихий океан. Впрочем, ничего удивительного, если вода занимает четыре пятых Земного шара (я ведь не ошиблась, правда?). С Тихим океаном, однако, могут возникнуть проблемы. Конечно, там есть множество островков, которые любят изображать в комиксах и которые мгновенно приходят на ум, стоит человеку захотеть такой малости, как очутиться со своей возлюбленной на необитаемом острове (где он ни за что на свете не согласился бы провести и получаса с домоуправом или со своей злобной тещей, буде она у него есть). Но в таком случае приходится выбирать между импровизированным плотом и прогулочной яхтой. Увы, оба варианта практически нереальны, посему пробую снова…

Теперь мне повезло больше: Шпицберген. Там-то уж нас оставят в покое?

Чтобы тебе было проще узнать меня, я воткну за ухо розу…

Один день мог бы стать целой прожитой вместе жизнью. Я ведь не прошу тебя бросить дом и семью, я даже не мечтаю об этом. Просто я ужасно по тебе тоскую. В то же время я сама не знаю, по чему тоскую, чего именно мне недостает. Мне бы хотелось познакомиться с твоим голосом, твоим запахом, твоими устами, твоей походкой, прикосновением твоей руки. Одна встреча, Жан-Люк… больше я ни о чем не прошу. А если ты сам исходишь тоской, то что, собственно, препятствует нашему свиданию?

С любящим приветом,

Дельфина.

31 декабря.

Дорого Жан-Люк!

…ты молчишь. Я не осмеливаюсь браться за перо, думая, что, наверное, нарушила в последнем письме все правила приличия. Я была слишком напориста, слишком прямолинейна, да?

Теперь я пишу с одной-единственной целью: пожелать тебе счастливого Нового года. Спасибо за чудесный год, который был у нас с тобой! Помнишь ли ты, что наша переписка завязалась ровно год тому назад, тоже в декабре? Это был замечательный год, и я никогда еще не воспринимала пожелания счастья в Новом году столь буквально, не придавала им такого значения, как теперь.

С самыми теплыми и любящими пожеланиями в Новом году,

Дельфина.

7 января.

Дорогой Ж.-Л.!

…ты по-прежнему молчишь. Ты собираешься молчать весь год? А может, мои письма просто не дошли до тебя из-за рождественской перегруженности почты? Может, твое письмо утонуло в каком-нибудь сугробе или вместе с детскими посланиями Деду Морозу попало в Гренландию? Может, Жан-Люк, твое молчание объясняется тем, что ты не хочешь продолжать эту игру? Если я угадала, пожалуйста, сообщи мне, не оставляй томиться в неведении.

Я употребила слово «игра», однако не уверена, подходит ли оно к данному случаю. Сама я в жизни не играла в игру серьезнее этой. Впрочем, разве не серьезны все хорошие игры? И разве дети не убеждены в реальности своей игры?

«Вот это у нас будет замок, а ты будешь принцем, — говорит приятелю девочка (замок призвана изображать картонная коробка). — Я лежу мертвая, и тут мимо скачет принц».

«Да, тут мимо скачу я, — подхватывает мальчик, — на лихом коне и с мечом в руке».

«Тише! — осаживает его девчушка. — А то разбудишь злого тролля. Он не должен тебя услышать. Давай будет так: ты прискакал и поцеловал принцессу, и она воскресла».