Карл-Йоганн Вальгрен - Водяной

Я задумалась и вздрогнула — услышала на лестнице чьи-то шаги.

— Роббан, ты тут? Какого хрена ты заперся?

Отец. Пьяный.

— Это я заперла, — поспешила сказать я. — Мало ли что.

— Давайте выходите. Хочу с вами поговорить. С обоими.

И, не дожидаясь ответа, пошел вниз. Знал, что протестовать мы не осмелимся.

Через минуту мы стояли в гостиной. Кроме родителей там были еще двое. Один выглядел так, словно не снимал одежду не меньше недели и спал в ней же. Настоящий бомж. И еще один, помоложе, с глазами наркомана. Я его узнала — это он вошел с сигаретой в холодильную камеру вместе с Йенсом.

— А знаешь, почему у негров розовые ладони? — спросил он отца. — Это потому, что они стоят на четвереньках, когда их красят из пульверизатора… До чего ж популярны были эти истории! У ребят просто челюсти отваливались от хохота. А почему у них такие большие бумажники? Потому что им платят бананами. А носы почему плоские? — Он поднял руку с оттопыренной ладонью, будто останавливал кого-то. — Хальт! Только для белых! А уши почему большие? — Он притворился, что орет кому-то в ухо: — А, ты все же пролез сюда, сукин сын!

Мама танцевала сама с собой, без партнера. Закрыла глаза и покачивалась в такт музыке; слава богу, хоть громкость убавили. Над проигрывателем склонился еще один: Лейф.

— А про евреев? Помнишь? Как уместить тысячу жидов в «фольксвагене-жуке»? Один спереди, другой сзади, а остальные в пепельнице. Это же гениально!

Он явно чего-то нанюхался или укололся — зрачки расширены, челюсти напряжены, все время точно жует что-то. Папа внезапно повернулся к нам:

— Вот вы где! Расслабьтесь, что это вы как пыльным мешком трахнутые!

На нем та же рубашка, что и на ферме. Пятно крови на нагрудном кармане. И это мой отец, господи, это же мой отец…

— Мне нужна твоя комната, Нелла.

Я молча кивнула.

— На несколько недель, не больше. Мне надо кое-что туда положить.

«Кое-что». Контрабандные сигареты, ясное дело. Пятьдесят блоков, не станет же он держать их в гостиной. И, должно быть, не только сигареты. Для пятидесяти блоков он нашел бы место.

— Так что, будь любезна, возьми, что тебе нужно, и отваливай к Роберту.

— Прямо сейчас?

— А ты как думала? Через год? Роббан, помоги сестре.

Наркоман не спускал с меня глаз, и взгляд его мне очень не нравился. Он мысленно меня раздевал и фантазировал, что бы стал со мной делать. Я взяла брата за руку, и мы пошли к двери.

— Ничего страшного, Нелла, — заплетающимся языком пробормотала мама. — Всего несколько недель… а потом переедешь назад. Положишь матрас рядом с кроватью Роберта, и будет очень уютно. Оч-чень уютно… С уроками пожо… поможешь… И кстати, Роберт, у папы есть для тебя подарок.

Мне хотелось поскорее уйти, но Роберт при слове «подарок» остановился как вкопанный и улыбнулся. Папа достал из кармана брюк очешник, открыл и протянул ему новые очки:

— Ты слышал, что я сказал про твои очки. В них стыдно людям показываться.

— Но это же очки для чтения…

— И что? Ходишь, как бомж, в заклеенных очках. Срам, да и только. Попробуй эти!

Роберт был прав. Это очки для чтения. Такие же, как у нашей англичанки, только стекла потолще. Отец вырвал у него очки и надел на него новые.

— Я ничего не вижу, папа… Правда, ничего…

— Кончай нытье. Я их купил у знакомого, показал ему твой рецепт, и он сказал — все в порядке.

— Для чтения — да, но вдаль я ничего не увижу. Меня начнет тошнить.

— Ничего, привыкнешь. Расслабься, Роббан.

— Папа, пожалуйста, отдай мне старые. В этих я ничего не вижу.

Отец наградил его ледяным взглядом, взял старые очки и сломал их пополам:

— Получи! Может, приклеить их тебе намертво на морду? От этого дерьма давно пора было избавиться, не понимаю, как твоя мать это терпела.

Он повернулся к матери, но та ничего не заметила, танцевала и танцевала, то и дело оступаясь, а наркоман теперь смотрел на нее, теперь до нее дошла очередь, он раздевал ее своим пустым взглядом, тряпка за тряпкой…

— Чем ты, блядь, занималась, пока я сидел? Пила только как сапожник… или еще что-то?

Мы замерли, но отец не был бы отцом, если бы у него не случались такие вот резкие перемены настроения.

— Ладно, ребята, — сказал он весело. — В нашей семье не должно быть ссор. Я завтра уезжаю, и меня несколько дней не будет. А сегодня праздник. Давайте освободите пока Неллину комнату.

Прошла неделя — отец не появлялся. Мама говорила, он в Гётеборге с Лейфом и тем нариком, у них там какие-то дела, и она не знает, когда он вернется.

Я освободила комнату и перетащила все к Роберту. Может, на время, а может, на всю зиму. Отец потребовал все ключи, сложил там свои товары или не знаю что и запер дверь. От матери помощи не дождешься — она всегда принимала сторону отца. Не знаю уж почему. Скорее всего, из страха, а может, это такая любовь вывихнутая, как и все у них.

Беда в том, что Роберту было очень плохо. Его угнетало постоянное присутствие в доме каких-то неизвестных уголовников, и к тому же эти новые очки — он в них и в самом деле ничего не видел.

В понедельник он объявил, что в школу больше не пойдет — ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. До конца полугодия. Что я там буду делать, сказал он. Я же все равно ничего не вижу. И у меня голова кружится в этих очках. Лучше добровольная слепота.

И никакие мои уговоры не помогли — классный руководитель наверняка сообщит в социальные службы, ты же сам понимаешь, какие могут быть последствия… безнадежно. Ничто не могло сломить его упрямства. И у меня тоже не было сил его убеждать — по большому счету он прав. К тому же я ужасно устала, и тот остаток энергии, который еще сохранился, надо было беречь. Потом, когда мы сделаем что-то для водяного, займусь вплотную Робертом.

Всю неделю мы с Томми ломали голову, старались что-то придумать. Планы отвергались один за другим. На звероферме опять кипела работа, готовили следующий убой норок, там все время толклись люди, а по ночам спускали с цепи сторожевую овчарку. Томми специально несколько раз проходил мимо — во дворе все время стояли машины.

— Они, по-моему, водят туда экскурсии, — сказал Томми. — Показывают водяного. Все время подъезжают и уезжают. И братан каждый вечер туда мотается.

И наверняка мучают его, подумала я. Медленно убивают. Просто так, потому что им это нравится. Они так устроены. Есть же такие сволочи.

А может, есть еще какая-то причина? Контрабандные сигареты, водяной, отец, Лейф, этот противный нарик, другие темные личности — может, все это как-то связано друг с другом, и мы просто не понимаем как. И стоит только потянуть за одну ниточку в этой сети, и все пойдет наперекосяк.

Мне все же удалось выведать, что хранит отец в моей комнате. Я открыла замок отмычкой, из тех, что мне дал профессор. Штабеля сигаретных блоков на полу, сотни, не только те, что он купил на звероферме, и не только датские — немецкие и еще какие-то. Наверное, у него был и другой источник. Сигарет было куда больше, чем он сам мог продать, — похоже, хочет создать какую-то базу или склад, поставить торговлю на широкую ногу.