Карл-Йоганн Вальгрен - Водяной

Герард сидел с чашкой кофе в самом дальнем конце зала. Я пошла к нему, лавируя между застекленными стендами для пинбола, сумка била по бедру — захватила с собой четыре блока сигарет. Отец, как и обещал, освободил мою комнату, но в спешке забыл под кроватью эти четыре блока. Если повезет, Герард возьмет их как задаток.

— Ценю точность, — сказал Герард. — Ты пунктуальна. Как, кстати, твой приятель, этот венгр?

— Живет у матери.

Я села на стул напротив. Он сделал глоток кофе из чашки, поставил ее на стол и вытер губы тыльной стороной ладони:

— Ему повезло. Мог и в больницу попасть с отравлением дымовыми газами. Или того хуже, получить ожоги. От дома же ничего не осталось.

— Тебя арестуют.

— За что? Не понимаю, о чем ты… хочу получить свои деньги, вот и все. А ты как бы игнорируешь долг.

Я достала из сумки сигареты и положила на стол.

— Они стоят двести крон, — сказала я. — И их легко продать. Но мне нужно время, чтобы достать деньги.

Герард посмотрел на меня с искренней печалью, будто загрустил о чем-то, но я-то знала, что это не так. Это ничего не значит, за этим фасадом вся проводка нарушена, сплошные короткие замыкания. Он нагнулся и достал что-то из сумки.

— Можешь оставить их себе, — сказал он. — У меня этого добра — до и больше.

В руке у него был блок немецких сигарет той же марки, что и мои. Меня словно током ударило — вспомнила, как брат Томми предупреждал отца насчет пацанов, которые на него работают. Ты что, Юнас, умом тронулся?

— Мне нужны деньги, Доска. Деньги, а не сигареты. Кстати, куда подевался твой папаша?

Отец сбежал из-за Герарда, поняла я. Он боялся именно Герарда. Я не знала каким образом, но совершенно очевидно — одно с другим связано, и связано напрямую.

— Смотри, как страдают из-за тебя люди, — с упреком сказал Герард. — Некоторые даже остаются без крова над головой. Ты же не хочешь, чтобы такое повторилось?

— Получишь деньги на той неделе. Обещаю.

Вот, значит, как… Даже взрослые его боятся. Потому что у него нет тормозов. Потому что он способен на все что угодно. Я сама видела тому примеры — у киоска зимой, в школе, когда он чуть не убил завхоза. И дом профессора… он же наверняка знал, что профессор дома, что он спит… И что-то такое случилось, что даже отец сообразил — этот пацан очень опасен.

— Ну хорошо… скажем так: послезавтра. Самое позднее — послезавтра. Здесь, в «Кварнене». В восемь часов. Я тебя предупреждал, Доска, но ты не слушала…

Он допил кофе и посмотрел в окно. За рядом летних домиков угадывалось море.

— Кстати, ты знаешь о пропаже на норковой ферме?

Не знаю, каких усилий стоило мне казаться невозмутимой.

— А что пропало?

— Нет, я так… интересуюсь. Братаны Томми нашли кое-что на дне морском… вернее, поймали. Может, ты знаешь что-то… Вы же с Томми лучшие друзья, может, он говорил тебе?

— Нет. В общем, деньги ты получишь.

— Эту штуку они держали на норковой ферме в Улуфсбу. Штуку… это я плохо сказал. Живое существо. Я видел его… потрясающе! Даже не думал, что такое бывает… Но кто-то проделал дыру в заборе и утащил этого монстра.

Он его видел… Братья Томми показали ему водяного. Он же тоже с ними связан, он берет у них сигареты, а может, и еще что… Прибрал к рукам все отцовские дела, снюхался с другими уголовниками, может, даже с тем нариком, что был у нас дома… Но он берет меня на пушку, хочет посмотреть, как я себя поведу.

— Не понимаю, о чем ты, — сказала я.

— О'кей, о'кей… что, спросить нельзя?

По части соврать я не хуже его. А может, и лучше. Он поверил — я видела это по его глазам. Хотя…

Вечером я сидела в своей комнате. Господи, какая безнадега! Жизнь постепенно отбирает у меня свободу выбора, и вариантов остается все меньше и меньше. Герард требует наличные, а я даже не знаю, с чего начать. В магазине? Если бы можно было как-то подобраться к неохраняемой кассе… Или в учительской в школе пошерудить по карманам и сумкам на вешалке? В лучшем случае несколько сотен.

Есть и еще одна, последняя возможность. Кое-кто готов платить, чтобы посмотреть на голых маленьких девочек, а лучше полапать или еще что… В седьмом с нами училась девчонка, она так зарабатывала. Дома у нее было примерно так же, как у меня, и, наверное, у нее, как и у меня, не было выхода. Тусовалась в центре, общалась с какими-то подозрительными типами. Она и объяснила, что надо иметь терпение, только и всего. Постоишь у Клиттербадета, [27] Клиттербадет — бассейн в Фалькенберге, единственный в Швеции 50-метровый бассейн с морской водой. и к тебе обязательно подойдет тип с маслеными глазками и предложит какую-нибудь похабель. А дальше иди за ним в подземный гараж или в общественный туалет рядом с «Домусом».

Но она очень скоро куда-то исчезла. Я даже не помню, как ее звали. Зато помню, что мне тогда стало стыдно от одной мысли, что я могла бы заняться тем же. Но, как говорится, надо взвешивать плюсы и минусы. Стыдно, не стыдно, но если другого выхода нет…

Зазвонил телефон. Был уже одиннадцатый час, так что это не мог быть кто-то из школы или из социальной службы. Может, профессор немного оклемался и хочет поговорить. Или мама звонит из какой-нибудь телефонной будки — тогда она пустится в идиотские объяснения, почему так поступила… Может, и мать — хочет снять с души камень.

После нескольких звонков телефон замолк. Я пошла к брату. Он заснул, не выключив лампу. Я подоткнула ему одеяло и погасила свет. Прихватила из шкафа карманный фонарик и пошла вниз.

Темнота на улице была такая, что собственной руки не видно. Я ехала к морю. По ящику говорили, что мы опять находимся в области низкого давления, и не соврали: на небе ни одной звезды, не переставая идет дождь, не сильный, но косой и колючий. Я нахлобучила капюшон.

У моря я спрятала велик в кустах и пошла напрямую через поле. Заброшенный хутор в такой темноте не виден, но можно догадаться, что вон тот сгусток темноты у края поля — это он и есть. Струйки дождя стекали по капюшону, на брови и щеки все равно капала вода.

Чем дальше от шоссе, тем темнее становился мир. Ноги то и дело увязали в глине. Один раз оступилась в какой-то ямке и подвернула ногу — слава богу, не сильно, боль быстро прошла. Я не решалась зажечь фонарик — в такой темнотище его видно издалека.

Я подошла к северному фасаду. В темноте он выглядел еще жутче, чем днем. Выбитые окна, провалившаяся крыша… Каждый раз, когда я бывала здесь, мне почему-то представлялись картины давних времен, когда здесь жили люди… картины давних времен, не имеющих ни малейшего отношения к моей проклятой жизни. Я заставила себя смотреть в другую сторону, в темноту, туда, где в самом дальнем углу бывшего сада был выкопан погреб.