Карл-Йоганн Вальгрен - Водяной

Я зажгла лампу, только когда убедилась, что со всех сторон прикрыта деревьями. Снимала ветки с люка и слышала водяного. Он не спал. И он знал, что пришла я, а не кто-то другой.

Я открыла крышку люка и чуть не потеряла сознание. Оказывается, он светится в темноте! Так иногда светится море, морской огонь… биолюминесценция, вспомнила я научное название, только он светился намного сильнее. Свечение исходило от всего его огромного тела, от чешуи, а особенно от глаз. Волшебный нежно-бирюзовый свет падал на стены, на потолок, на воду… повсюду метались таинственные тени… это было так нестерпимо красиво, что у меня защипало глаза… Наверное, он далеко видит в море: все его тело — как огромная шахтерская лампа.

Он неподвижно лежал под самой поверхностью, светился и смотрел на меня. Я рад, что ты пришла, почему тебя так долго не было? — спросил он. Я ответила — были причины.

Я села, как и в тот раз, на нижнюю ступеньку. От него исходил сильный запах — моря, водорослей и еще чего-то, чему я не знала названия. И я сидела и думала обо всем, что случилось за последние дни, а водяной слушал и задавал вопросы… даже не вопросы, это были вопросы и одновременно ответы, вопросы и ответы были неразделимы, они прятались друг в друге, как прячется жемчужина в раковине.

Он поднял из воды руку и протянул ко мне. Коготки ласково сомкнулись на моем запястье, а перепонки между пальцами словно приклеились к коже. Рука была очень теплой, намного теплее моей. Он закрыл жаберные крышки, двинулся ко мне, и лицо его рассекло поверхность воды… его рот, почти человеческий, и все же не человеческий, открылся, он глубоко вдохнул и медленно опустился назад.

Странно, но я не мерзла. От водяного шло такое тепло, что я расстегнулась. Молния на куртке вжикнула, и я вдруг осознала, какая вокруг тишина. Дождь кончился. И вдруг я встрепенулась. Шаги! Чавканье глины под сапогами.

Его взгляд оставался спокойным — если он и слышал что-то, это что-то его не пугало.

— Подожди, — сказала я. — Сейчас приду.

Поднялась по лестнице и откинула крышку люка. Дождь кончился, ветер тоже стих. Единственное, что я слышала, — голос водяного. Не ушами, а я даже не знаю чем: не бойся… никто не хочет тебе зла, все образуется, все будет хорошо…

Томми стоял в двух метрах от меня.

— Это ты, Нелла?

— А кто же еще?

— Откуда мне знать… ничего же не видать. Темно, как…

Он поставил что-то на землю.

— Рыба. Целый ящик. Прямо с баркаса. Он, наверное, проголодался.

Томми улыбнулся — я разглядела белую полоску зубов даже в темноте.

— Я очень за тебя волновался. В школу ты не ходишь, на звонки не отвечаешь…

— Много чего произошло… А как ты узнал, что я здесь?

— Был у тебя дома… Постучал — никто не открывает. Ты забыла запереть дверь. Я вошел… Роберт спит у себя, а больше в доме никого. Ну я и подумал — где тебе еще быть, как не здесь?

Он подвинул ногой ящик.

— Я помчался домой и спер ящик с рыбой. Раз уж ты здесь…

Томми подошел и обнял меня за плечи.

— Рассказывай.

И я рассказала ему все. Про сбежавших родителей, про то, как я боюсь, что нас разлучат с Робертом, про пожар у профессора. Про пожар он уже знал, но не знал, что это дело рук Герарда и его банды. Он не знал, что у Герарда какие-то темные дела с его, Томми, братьями, что Герард требует с меня денег, самое позднее — послезавтра, и что я ума не приложу, где взять сумму, которую он требует, и что я вне себя от страха. Я разревелась и ненавидела себя за это: пока ничего страшного не произошло, никто не умер, у меня нет права раскисать, твердила я себе — но ревела, ревела и не могла остановиться.

— Я поговорю с братанами, — сказал Томми. — Может, они попытаются его урезонить. И, кстати, у меня есть эти деньги. В крайнем случае, дам тебе взаймы.

Я пришла в «Кварнен» точно в назначенный срок. Герард и на этот раз был один. Он стоял у одного из застекленных сундуков для игры в пинбол. Небрежно мне кивнул, бросил в щель монетку и продолжил игру. Я села за тот же столик, что и в тот раз, ни о чем не думая, прислушиваясь к клацанью направляющих шарик лопаток, к звоночкам бонусных очков, к сухой барабанной дроби, когда играющему предоставлялась премиальная игра. Он посмотрел на табло, чтобы запомнить соотношение очков, и подошел к столику:

— Деньги принесла?

Я отсчитала деньги прямо на столе: четырнадцать сотенных ассигнаций и десять десятикроновых.

В игровом зале, как и в тот раз, никого не было, если не считать девушки у кассы. Она протирала полотенцем ножи и вилки, поднимала каждый предмет и рассматривала на свету. Герард сложил деньги в стопку и пересчитал еще раз.

— Все правильно, — сказал он. — Киоск ограбила?

— Взяла взаймы.

— Может, у Томми? Он жаловался на меня своим братьям. И что? Нет уж, Доска, бизнес есть бизнес.

Он положил деньги на стол и посмотрел на яркое, разноцветное игровое поле, где мигала лампочка в ожидании следующей игры.

— Сказать по правде, я очень огорчился, когда узнал, что ты втягиваешь их в наши с тобой дела. Знаешь, когда кто-то на меня настучал в полицию и Л-Г, я тоже огорчился. Это же наши с тобой дела, при чем тут они?

Его красивые янтарные глаза будто остекленели.

— Я заработал две премиальные игры, — сказал он. — Если хочешь, можешь сыграть одну из них. Выиграешь — и с этим покончено. И Томми не нужно будет болтать о вещах, которые его не касаются.

— Мне надо домой.

— К Роберту?

Мне очень не понравилось, что он назвал брата по имени, как будто они были чуть ли не приятелями. «Недоделанный», «ублюдок» или «зассыха» для Герарда было бы куда естественней.

— И не забудь взять деньги, — сказал он.

— Что?

— Они мне не нужны. Ты нарушила правила.

Я не знала, что на это ответить. Никак не могла сообразить, что он имеет в виду.

— Доиграю свои премиальные игры и ухожу, — сказал Герард. — Учти, что первый же, кто сядет за этот столик и увидит деньги, сунет их в карман. Так что подумай хорошенько.

Это были даже не мои деньги. Томми утром снял их со своего банковского счета, уговорил мать написать письменное разрешение. И поговорил насчет меня с братьями. Что они сказали Герарду, я не знала, да и не хотела знать. У меня было единственное желание — чтобы весь этот дурной сон побыстрее закончился.

— И еще вот что, Доска… деньги я не возьму, но это не значит, что мы квиты.

— И что это значит?

— Это уж ты сама вычисли. Ты же у нас отличница по математике.

Он хочет по-прежнему дергать за ниточки, пришло мне в голову. Ему это нравится. Ему нравится меня мучить. Ему вообще нравится мучить. Вот и сейчас — играет свою премиальную игру до последнего шарика. И со мной будет продолжать до последнего. Я взяла пачку денег и сунула в карман куртки.