Вячеслав Лейкин - Нет счастья в жизни

Белые пятна биографии чаще всего оказываются черными.

Если хорошему человеку одиноко, значит, у него всё в порядке.

Звонок в дверь, входят гости: «Здравствуйте!» Хозяин – коту: «Намыл, сволочь!».

Строки:

«Я понял, как злоба незряча».

«И занялся развоплощеньем духа».

«Разгреб туман, шагнул за выдел,

Но жизни так и не увидел».

Один проктолог (заднепроходец) сказал другому проктологу: «Схожу в церковь, поставлю Богу свечку», а другой на это заметил: «Однако, ты, брат, заносчив».

Дитя: «Это мое! И это мое! И это!..»

Отец: «Твоего, братец, здесь нет ничего. Кроме нас с мамой. Вот мы – да, твои».

Из интернет-поэзии. Некая Виктория Скриган:

Как-то на изумление, на перекос дыхания дурно. А что – тоже ведь дар. Но бесовский…

Еще строки:

«Весельчака прозвали Антиной».

«Здесь левый поворот. Имею право».

«Морда вся снаружи, а глаза внутри».

«Унавозил и забыл посеять».

«Уже и непонятно, что на что,

А главное, зачем перековали».

«Какая музыка! Уха не оторвать!»

Рухнул я тут по нетрезвой подслеповатости своей в неудобном месте и помял правые ребра. И колено левое расшиб дочерна. А до этого мозоли на пальцах ног болели. А еще до этого и посейчас пятки подагрой маялись.

Да заодно вдруг – после того как грянулся оземь, прямо ночью и началось: кровью стал ходить, ну просто борщ какой-то из меня, а не привычно янтарная.

И вот сижу это я дома, больные ребра оглаживаю, колено разбухло, но помалкивает, а пяток и мозолей вовсе не слыхать.

Неожиданно кровь перестала выходить вышеописанным непристойным образом. И чудовищно вдруг заболела почка – я понял, что она, больше в пояснице некому, и боль началась такая, что и описанию не поддается.

А потом, когда отпустило немного, я вдруг догадался, что ребра-то в это время совсем не болели, как и не падал ни обо что.

К ночи почка перестала меня изводить, кровь вернулась в пузырь или куда там? И ребра вновь заявили о себе, да с остротой, ранее не бывшей.

И понял я простое, но прежде мне не открывавшееся: одна боль в человеке на все про все, одна-единственная. Не может он страдать сразу в нескольких местах, и болит в нем только главное на это время.

Вот смазываю боковину побитую свою экстрактом арники и просто-таки чувствую, как ревниво разбухшее колено ждет своего часа, чтоб завыть, заскулить.

А там и ступни с мозолями, полагаю, вернутся. Дождутся, как боль освободится, и начнут выказываться…

Закатить сцену верности.

У Диогена Лаэртского про Пифагора:

«Знаки у него были такие: огонь ножом не разрезать, через весы не переступать, <���…> сердце не есть, <���…> против солнца не мочиться, <���…> руку без разбора не подавать, ласточек под крышей не держать, <���…> на обрезки ногтей и волос не наступать и не мочиться, нож держать острием от себя, переходя границу, не оборачиваться…»

Зимний медведь – сосолапый.

Еще одно симпатичное мужское имя – Рептилий.

Редкостный подлец! Даже ребенка норовил сделать чужими руками.

Лицо, замордованное детством.

Утром первого дня нового года в булочной:

Я (продавщице):

– Буханочку хлеба можно?

Она мне:

– За деньги все можно.

– Нет, мне только хлеба буханочку.

Катя Иванова (пяти недавно исполнившихся лет):

– Я умная девочка.

– Кто тебе это сказал?

– Сама догадалась. Я же умная девочка.

Песенка про самый холодный город Оймякон:

«Ой, мякон, мякон, не мяконь меня…»

Девочка лет шести, подпрыгивая от полноты чувств и впечатлений, идет по нашей улице Глинки.

– Дедуля, это что ли улица глинки? – Глинки-глинки. – Прикольненько.

На Царскосельском вокзальном сортире на дверях табличка: «Льгот нет». Льготы на оправку? «Прикольненько!» – как сказала бы предыдущая девочка.

Из оперы «Псковитянка» сделать мюзикл и назвать его «Скобаре».

Слово-палиндром – «недогоден».

Тэквондо в Катманду.

Название для басни «Адепт и ренегат».

Творческие корчи.

«Услужить» и «удружить» существуют в равную силу. Почему же «услуга» есть, а вот «удруги» я что-то не встречал.

Все сплясано. И спето. И забыто.

Как легко спутать в тексте «лучеглазую» с «пучеглазой». Да и в жизни тоже.

Жизнь отвратительна, как власть у Мандельштама.

Жюль Ренар: «Жизнь может себе позволить роскошь обойтись без логики; литература – никогда».

Зоолушка.

С горя заснул.

Нахожусь уже в том счастливом возрасте, когда собственная скромность несколько утомляет.

По телеканалу «Домашний» одна дама с весьма наполненным – не скажу чем – лицом сказанула: «Я люблю свою свекровь хотя бы за то, что она родила мне отца моих детей.

Эпатолог.

…И при этом норовит говорить исключительно стихами. Просто животное какое-то…

По кому молчим?!

Книгу стихов назвать «Склероз». И посвящение дать: «памяти Памяти».

Детище родило внучище.

Мы же на ты! (мы женаты).

Финдель – что за странное имя. Или фамилия. А это всего-навсего «дельфин» перетасованный.

Как, должно быть, Господь от нас ото всех устал.

Из «Нови» тургеневской: «Да, наш народ спит… Но мне сдается, если что его разбудит, это будет не то, что мы думаем». Классик, однако.

Мой товарищ, скульптор Василий Николаевич, сыгравший в фильме другого моего товарища роль скульптора Василия Николаевича, живет в центре, рядом с Казанским, а потому не защищен от случайных визитов. И вот заходит к нему как-то его приятель Олег Григорьев, знаменитый поэт и известный скандалист (ныне, увы, уже покойный), с двумя молодыми «митьками», навязчивыми и наглыми. Зашел и представляет спутникам хозяина – скульптор, мол… А те на это: «Видали мы таких! Сейчас каждый второй если не художник, то скульптор. Мы тут кино намедни видели, вот там настоящий скульптор: на глазах Ленина на Пушкина перелепил». – «Да это же он и есть, жопы безглазые!» – закричал Григорьев и погнал их за водкой. А скульптор Василий Николаевич тут же испытал звездный час, небольшой такой, но для анекдота вполне сгодившийся, для очень, следует заметить, симпатичного анекдота.