Алексей Смирнов - Небесный летающий Китай (сборник)

Флора оттерла черта и вымыла щит. Гвидо вымылся сам, четырежды окатившись ледяной водой. Он чувствовал себя намного лучше, чем мог, и засел за станок точить ножи. Его нога весело давила педаль. Флора невольно залюбовалась. Светило солнце, пел жаворонок, и впору было писать картину, когда бы Флора умела рисовать – и тем паче, если бы она знала, что идиллия продлится не дольше полутора часов.

Когда они истекли, стоявшая у щита Флора не поняла, почему не свистит над ушами и ударяет где-то далеко. Все началось как обычно. Дядюшка Директор приветствовал ее поклоном, держа цилиндр на отлете. Шапито был набит битком. Публика сплевывала табачную слюну, харкала, перхала, глушила самогонку, свистела и поднимала детей повыше. Гвидо, свирепо скалясь и переодетый пиратом, вкатил свое кресло, вскарабкался на него, свесил ноги и нетерпеливо махнул Директору, который с похмелья немного сократил свою речь; тот поспешил, переваливаясь, как утка, и что было мочи раскрутил аппарат. Гвидо закружился волчком, уже держа остриями вверх первые кинжалы. Он словно собрался обедать, и не хватало салфетки. Дальше началось непонятное. Гвидо метнул уже восемь штук, но все они вонзались необъяснимо далеко от Флоры, и ее улыбка превратилась из счастливой в недоуменную. Ненадолго притихли и зрители. Поскольку Флора смыла черта, им было невдомек, что Гвидо по странному капризу руки выбивает его контуры. Он точно попадал не просто в места, где накануне были рога и рыло, а даже в самые те отверстия, но все они находились позорно далеко от его напарницы.

– Надувательство! – крикнул кто-то.

Флора отошла от щита и оглянулась. Мастерство Гвидо осталось неоспоримым, но было понятно лишь горстке посвященных.

На втором выступлении история повторилась. Гвидо скрежетал зубами, но лезвия упрямо садились по линии черта. В третий заход не убралось собрать и половину зала. Еще обиднее было то, что разочарованная публика озлилась не только на метателя ножей, но и на фокусника, клоуна, акробатов и даже бородатую женщину, которой поставили в упрек ее мужской пол. Флора серьезно разволновалась и в кровь искусала губу. Личность ангела теперь вызывала сомнения и у нее.

Дядюшка Директор пригласил Гвидо в административный фургон.

– Послушай, Гвидо, – сказал он мрачно, когда тот остановился у входа и выпятил грудь. – Не знаю, что на тебя нашло, но так не годится. По мне, ты давеча перебрал. А я тебе говорил! Взгляни на себя – разве ты угонишься за Носом?

Нос был слон.

– Проклятый черт, – буркнул Гвидо. – Руки сами его рисуют! Может, намалевать его снова, чтобы стало понятнее?

Дядюшка Директор покачал головой.

– Ты глуп, мой дорогой Гвидо. Публике наплевать на твою меткость. Ей нужно совершенно другое, и мне удивительно, что тебе это до сих пор невдомек.

– Чего это ей нужно другое? – подозрительно осведомился Гвидо и шмыгнул носом.

– Чуда! – воскликнул Директор. – Она томится по чудесному спасению. Рассудок подсказывает, что Флоре конец, но ты совершаешь чудо, и Флора спасается. Народ устал от суровой и безнадежной действительности.

– Что же делать, если получается черт, – возразил тот. – Такая уж, значит, у нас нынче действительность.

– Нет, – погрозил ему пальцем Дядюшка. – Люди платят за счастливый конец. Они не хотят твоего черта, им нужно чудесное спасение Флоры, которая должна находиться на волосок от гибели. Если ты не соберешься, то завтра же вылетите оба за уборщиком вместе со щитом, а кресло я вычту из выходного пособия.

Он налил себе из фляжки с вытравленным клоуном в колпаке и с накладным носом.

– Не так ли и мы? – возопил он привычно, когда выпил. – Подумай над этим, Гвидо. Мы ждем чудесного спасения, пребывая в когтях у дьявола. Читай в человеческом сердце, мальчик мой, и у тебя все получится.

Мальчик вышел, ни слова не говоря.

Четвертое выступление Гвидо провалил так же, как первые три, и был освистан.

Последнее, пятое, давали уже в сумерках. Все устали. Воскресный день кончился, и публика собралась самая стойкая и хмельная. Остальные наелись цирком до рвоты.

– Чудо меткости и высшего промысла! – объявил Дядюшка Директор, собственноручно выкатив кресло. – Сам Господь направляет руку нашего бесподобного Гвидо! Но я усложню ему задачу. Сейчас я раскручу и резко остановлю это волшебное кресло. Поверьте, глаза у Гвидо забегают будь здоров! Но это не помешает ему испытать судьбу и наказать свою супругу, которая не дает ему продыху, пилит и поедом ест с утра и до вечера за каждую нычку, каждый глоток и каждую девку – а он, поверьте, не пропускает ни одной!

Если на утреннем представлении эта тирада породила сочувственный рев, то сейчас последовали жидкие хлопки и одинокий глумливый свист. Флора заняла свое место и грозно подбоченилась.

Директор крутанул кресло.

Все это время Гвидо вспоминал неприкаянного уборщика с его узелком. Как только Дядюшка прервал вращение, он подал голос, чего на арене с ним никогда не случалось.

– Счастливого чуда, – прохрипел Гвидо. – Спасайтесь!

Первый кинжал достался Директору, и тот попятился, схватившись за горло. Остальные полетели в публику. Шапито наполнился глухими чавкающими звуками и короткими воплями. Через десять секунд основная часть зрителей отправилась на встречу с чудесами, а те, на кого не хватило ножей, порадовались им на земле.

Кондрат привалился к стене. Ему достался противогаз на пару размеров больше, чем следовало, и отрава заползала под маску. Яд сгущался и дробился в конгломераты, которые мигом обретали примитивное сознание и хищно вгрызались в щеки. Два шарика устремились к глазам; Кондрат остервенело раздавил их, притиснув резину. Раскинув ноги, он сидел на тротуаре и время от времени поглядывал за угол. Понизу стелился опасный дым, то и дело вскидывавшийся сторожкими столбами – Кленовый Сироп делал стойку и разведывал обстановку, переведя часть себя в газообразное состояние.

Проспект горел. Над кострами разнесся громовой голос:

– Сдавайся, сука! У меня огнемет…

Кленовый Сироп засел в родильном доме – красного кирпича здании, объятом пламенем. Кондрат пересчитал гранаты. Четыре штуки. Если Сироп решится на бегство через боковой выход, то двух должно хватить. Кондрат знал: Сироп изрядно истратился на отравляющий газ, и то густое, что от него оставалось, существенно потеряло в объеме. Мятежник пошел ва-банк – и проигрывал.

– Десять секунд! Время пошло!

Максимилиан угнездился за пулеметом на крыше пикапа; автомобиль лихо кружил на месте – у стрелка, временно занятого огнеметом, не было возможности вращать орудие. Но вот пикап остановился: сержант-водитель ударился лицом в рулевое колесо и затих.