Алексей Смирнов - Небесный летающий Китай (сборник)

– Посиди, щербатый… посиди…

Тот, дрожа, остановился:

– Вы что-то сказали, доктор?

Доктор предупредительно выставил ладонь.

– Нет-нет, ничего особенного. Что? Ах, оставьте, вы мне ничего не должны.

Попал я однажды в гости. Общество незнакомое, но люди душевные.

Среди прочих сидели Поэт и Фермер. Поэт был настоящий – изрядно седой, небритый, патлатый, в каком-то свитере и очках. Фермер тоже был не игрушечный: сухонький, крепенький, с бородкой, домовитый и обстоятельный, с приусадебным хозяйством.

Прямо они не спорили, да и вообще вели себя дружески, так как знали друг друга давно. Пикировались, скажем так, на грани. Еще немного – и перебор. Но обошлось.

Поэт, понятно, не умел вбить гвоздя, и Фермер не одобрял его образ жизни. Заговорили о яблонях. Всплыл некий общий почтенный знакомый-мичуринец.

Поэт, не самый специалист в садоводстве, пошел ва-банк:

– А знаешь, что он несколько сортов на одном корне выращивает?

– Как это? – не поверил Фермер.

– А так. Привой сразу на корни. Прошло немного времени – торчат стволы, все с новыми яблоками, – равнодушно отозвался Поэт. – Есть патент. Я видел…

– Но как же на корень? – Фермер качал головой.

– А вот так, ножиком надо ковырнуть.

Фермер был посрамлен. Поэт непринужденно парил, имея вид милостивый.

Чуть позже Поэт выпил еще немного и стал рассказывать про путешествие Афанасия Никитина. Начал-то Фермер, но Поэт перехватил инициативу, и вышла целая лекция.

Общество слушало, околдованное. Все разговоры прекратились. Поэт, сверкая очками, пел.

Он рассказал все-все, чего я не знал и не упомнил. Как Никитин поплыл с товаром не помню, куда, а там ему подсказали, что в Астрахани можно взять вдвое больше, и он поплыл дальше, но на месте узнал, что еще богаче будет в нынешнем Баку – поплыл и туда, да ограбили, и попал он к какому-то султану, и было у Никитина много драгоценностей. Назывались камни и сокровенные личные места, в которые их прятал Никитин прямо на себе – не помню, зачем; звучали соболя.

– Ты рядом шел, что ли? – вскипал Фермер, ерзая на месте.

У него была своя версия и дальше он лишь иронически улыбался.

Поэт продолжал. Никитин отправился в Эфиопию, а из нее пешком дошел до Смоленска.

Фермер даже подпрыгивал и махал руками.

– Ну все, все! Никто уже не слушает!

На Фермера зашикали, Поэт рассказывал дальше о том, как Никитина уговаривали показать драгоценности Папе и возглавить крестовый поход, но тот отказался и вскоре вовсе исчез, так что царь Иван Васильевич его искал, да не нашел.

Досказав, возбужденный Поэт сорвался с места и вышел курить.

Все были потрясены. Познания Поэта в купеческом мастерстве, тонкостях разнообразных сделок, драгметаллах и соболях поражали.

Фермер, которому не дали высказаться, сидел, полный горького сарказма.

– Ну, скажи свою версию, за чем этот Никитин поплыл, – сжалились над ним.

Фермер отмахнулся.

– Да я ничего, – сказал он и продолжил серьезно, но как Настоящий Поэт. – Ему сказали, что в том краю находится Край Света. Стоит стена, а Край – за ней. Вот он и поплыл посмотреть.

В семь часов вечера, когда стол был накрыт, раздался хруст, и прямо в тарелку с медом упал кусок потолка. За ним посыпалась труха – щепочки, какая-то солома, клочья войлока и пара паркетин. Одна паркетина задела стакан, по счастью пустой, и опрокинула его.

В образовавшуюся дыру провалился здоровенный башмак: весь в нечистотах, с обкусанными шнурками.

– Приплыли, – сказал Михайла Потапыч, поспешно снимая со стола бутылку, чтобы не дай бог. – Эй!

Мишутка полез под стол. Настасья Петровна подбоченилась:

– Вот те раз, – протянула она. – Не иначе, кто-то рассердился и топнул.

Башмак отчаянно бился в отверстии. Наслоения отваливались крупными пластами и падали на скатерть. Михайла Потапыч пошел за шваброй, чтобы колотить в потолок.

– Там старушка живет, – подал голос Мишутка. Он осмелел и высунулся из-под скатерти.

– Какая же это старушка, – с сомнением молвила Настасья Петровна. Задрав голову, она подслеповато щурилась.

Михайла Потапыч, благоухая вечерним спиртом, вернулся со шваброй в руках. Он сдвинул стол, остановился под башмаком и стал выбирать участок понадежнее, для удара.

– Это кто-то чужой, – Настасья Петровна придержала его за плечо. – Забрался в квартиру и провалился. Сходи, позвони.

– Папочка, не ходи! – закричал Мишутка. – Он тебя застрелит!

– Ну, сейчас, – буркнул Михайла Потапыч, положил швабру поперек стола и вышел из комнаты. Башмак елозил, уничтожая побелку носком.

– Хорош хулиганить! – крикнула Настасья Петровна. – Ты посмотри, что наделал!

Красная и разгневанная, она качнулась. Налила себе полстакана и выпила, не отрывая глаз от башмака.

– Надо в милицию позвонить, – догадался Мишутка. Он уже полностью вылез и перебрался в дальний угол гостиной – на всякий случай.

– Я тебе позвоню, – рыкнула мама. – Старушка в больнице, – вспомнила она вдруг. – Отравилась выпечкой. Скорее всего, в квартире вор.

– Или серый волк, – согласился Мишутка.

Вошел озабоченный Михайла Потапыч.

– Никто не открывает, – сказал он мрачно. – И дверь заперта.

– В милицию звони! – не унимался малыш.

– Ну да, конечно, – саркастически хмыкнул тот. – Мы тут кривые сидим, а милиция приедет. Нет уж, мы сами попробуем.

– Надо бы в домоуправление, – Настасья Петровна уселась на диван и несколько непоследовательно включила фигурное катание.

– Там давно никого нет. Ночь скоро, – Михайла Потапыч ударил шваброй в потолок. – Эй! Гражданин хороший! Убери свою ногу!

Башмак провернулся по часовой стрелке и беспомощно замер.

– Надо его чем-нибудь, – сказала Настасья Петровна, следя за оценками: шесть-ноль, шесть-ноль, шесть-ноль.

– Ну так разуй его, гада! – Михайла Потапыч взял скатерть за углы и сгреб со стола единым узлом, вместе с посудой. Потом налил себе и выпил, успокаиваясь с каждым глотком. – Ты мне ремонт сделаешь, – пообещал он башмаку.

Настасья Петровна принесла тряпку, придвинула стул.

– Может, расковырять дырку побольше?

– Чтобы совсем обвалился?

Та обхватила ботинок тряпкой. Ступня напряглась. Настасья Петровна вынула ножницы и разрезала шнурки. Сняв обувь, состригла носок.

– Дай мне! – попросил Мишутка. – Я с ним поиграю.

– Мало у тебя своего дерьма! Пошел отсюда!

Держа башмак на вытянутых руках, Настасья Петровна понесла его к мусорному ведру, но Михайла Потапыч остановил ее.

– Не вздумай выбросить, это же улика. Мало ли там что – кровь, волосы…

– Да какие тут волосы! – Настасья Петровна сунула башмак мужу под нос. Тот отвел ее дородную руку: