Константин Шеметов - Ослик Иисуса Христа

Да и что тут возразишь? И «дщерь», и, образно выражаясь, «Сион», как ни крути, требуют внимания к себе. Взять, к примеру, РФ. Россия («матушка»), безусловно, была исконной Осликовой землёй (хотя бы по рождению). И так же, как с квартирой («биосфера» на Солянке), за «матушкой», ясное дело, требовался уход. Рано или поздно его соотечественники придут в чувство (ждать – удел влюблённых), и что-то да изменится. Ослик не терял надежды. Ведь и Европа, если подумать, прошла не менее тяжёлый путь (от инквизиции – к правам человека). Правда, там был Нюрнберг, чего не скажешь про «матушку». Покаяние, как мыслилось Генри, и было главной трудностью его «Сиона». Что касается экономического кризиса (кризис в Европе и впрямь затянулся), то вряд ли это такой уж ужас. Лучше экономический кризис, не сомневался он, чем фашиствующая диктатура.

Диктатура? «Зоомагазин» – как иронично заметила Лобачёва, выйдя из тюрьмы памятной осенью двадцать четвёртого. Постепенно из этой фразы она сотворит замечательный персонаж (в образе диссидента), а сама фраза перерастёт в рассказ под названием «Зоомагазин „Бетховен“». Весьма самобытный рассказ, по мнению Генри, и уже далеко не о счастье для всех.

«На фиг такое счастье!» – согласилась Наташа, лишь только объявили посадку на самолёт из Благовещенска. В тот же день, блуждая с Осликом по Москве в ожидании рейса до Таллина, она без умолку болтала и озиралась (не исключая, вероятно, новый арест), пока не наткнулась на вывеску «Зоомагазин „Бетховен“».

Идея рассказа проста: русские запутались в понятиях – они назвали зоомагазин именем великого композитора. Россия и сама как зоомагазин. По клеткам там сидят животные, время от времени их выпускают, а те и рады.

Главный герой повествования (некто Мацука Аврум – музыкант и правозащитник) сидит на лужайке у музея Сахарова и плачет. «Зоомагазин „Бетховен“ – вот вывеска, которая озадачила меня и привела в смятение», – записал он, наплакавшись, в свою тетрадку и полез за папиросами. Мацука будто ехал в автобусе, а автобус направлялся к звёздному скоплению Плеяд, притормаживая на светофоре, ускоряясь на прямых участках и останавливаясь по требованию. «Пассажиры требуют остановки – в этом всё дело, – заключил он. – Их головы перегружены бытом, они глупы и бедны (не поймёшь – чего больше)».

Надо же, какая связь (!) – Людвиг ван Бетховен и зоомагазин. «Впрочем, и пассажиров можно понять», – продолжает Наташа Лобачёва. Магазин располагался буквально в ста метрах (через дорогу) от того места, где Мацука признался как-то в любви к Марии Блум (неповторимая Мария Луиза Блум – самая прекрасная его связь). Признался и получил недвусмысленный отказ. «Простите, – сказала Блум, – ничего не имею против „К Элизе“, но фильм про собаку мне нравится больше».

Фильм про бульдога ей и вправду нравился больше, а любовь, как известно, слепа. Пьеса великого композитора, крокодил из зоомагазина и фильм про собаку в равной степени достойны любви (и нечего притворяться!) – любви возвышенной, преданной и всепоглощающей.

Автобус между тем летел по выделенной полосе, минуя кинотеатр «Орион», полицейский участок и офис «Единой России». Летел во всю прыть, лавируя среди мусора («Космический мусор, Мацука!» – Лобачёва будто спасала весь мир). Летел, невзирая на опасность и поднимая вокруг себя звёздную пыль убожества – тротуар едва убирался. Перед Мацукой открывался угрюмый пейзаж городской окраины, а сойдя у Янтарного проезда, он и вовсе приуныл. В голове то и дело лаяла собака из фильма «Бетховен», и музыкант терялся. «Тут так, – пишет Лобачёва, – с одной стороны, любовью можно оправдать любое безрассудство, а с другой – ну его к дьяволу! Любовь как критерий: кого полюбишь, такой ты и сам».

«Ты такой же, как и Блум», – корил себя Мацука.

Над лужайкой сгустились тучи и повеяло от реки. Покупая крокодила в свой террариум, Мария Луиза Блум словно покупала билет на Людвига ван Бетховена, а наблюдая за нею, Мацука получал раздвоение личности и, образно говоря, попадал в психиатрическую клинику. Врачи утешали его, да что толку. Переждав день-другой, он выходил на свободу, и всё повторялось сначала. Мацука тоже хотел «К Элизе» («К Луизе», играл словами Аврум), но всякий раз попадал в зоомагазин. Да и вообще, если подумать, Мацука ходил по кругу, но о том чтобы вырваться из него, не могло быть и речи.

Шло время. К вечеру музей закрылся, какая-то тётя проследовала мимо, а Мацука всё сидел себе на лужайке и размышлял. Тут-то и приключилась беда. Со стороны реки к нему вышли два милиционера. «Видно, патруль», – подумал Мацука, и не ошибся.

– Художник Аврум? – спросили милиционеры.

– Мацука Аврум, правозащитник и музыкант, – ответил Мацука.

– И что вы тут расселись?

– Жду концерта. В филармонии сегодня «К Элизе», слыхали про такую? – Мацука взглянул на патрульных. «Что может быть гаже (космический мусор)», – мелькнула мысль.

«По существу, последняя его мысль, – повествует Лобачёва и заодно прощается с нами. – Остаток жизни (а жить ему осталось не более часа), – пишет она, – Мацука проведёт за решёткой, где вскоре скончается от пыток, устроенных полицейскими („ради забавы“, по их же собственному признанию)».

Закончив предыдущую главу Осликовой рукописи и узнав о судьбе Наташи Лобачёвой, Ингрид пережила довольно странное смешение боли и ревности к этой боли. Неожиданно ей захотелось в тюрьму (в зоомагазин «Бетховен»), но в отличие от Мацуки не погибнуть там, а сбежать (быть «купленной» – мало ли покупателей найдётся на прекрасную Ингрид). Прекрасней не бывает. Сбежать, и не просто (сбежать и затаиться), а кинуться к Ослику и улететь с ним на Марс.

Марс? В изложении Ослика Марс выглядел метафорой счастья, а Ингрид, подобно Наташе Лобачёвой, вязала варежки в Сибири («Сибирь for ever») и дожидалась космического полёта. Ренар и сама начала верить в такую версию. В конце концов дело дошло до ревности. Прежде всего она ревновала к Лобачёвой, а если подумать, то и к Собаке Софи, и к Эльвире Додж. Ещё немного – она заревнует и к Энди, и бог знает к чему, включая писсуар из кинотеатра «Иллюзион», к Вике Россохиной из «Виртуального клона» и к голубю Маркусу. Маркус, безусловно, теперь привяжется скорее к Генри, чем к ней, не сомневалась Ингрид (и ревновала).

Маркус тем временем лечился в госпитале для животных и дожидался их возвращения из Портсмута. Во вторник, 25 марта, как Ослик и планировал, они с Ингрид отправились в Matra Marconi Space, прихватив с собой Энди (Энди подпрыгивала от радости), и окунулись в работу. Визит тем не менее лишь отдалённо напоминал «предполётную подготовку», как мыслилось в воскресенье. Казалось, это и был настоящий полёт на Марс. Умнейшие люди, фантастическая обстановка, по сути – новый мир. Ингрид и Энди словно переживали оргазм за оргазмом.