Константин Шеметов - Ослик Иисуса Христа

«Метафизический множественный оргазм», – запишет Ингрид по возвращении в Лондон. Наконец-то её дневник обретёт восторженную непосредственность, а мысли – естественный порядок, и опять же – естественную чувственность.

Что касается Ослика, то и он предстал в совершенно новом свете. Ингрид увидела его за работой. А за работой Ослик словно занимался любовью. Он улыбался, был тих и будто погружён в некую вагину сосредоточенности. Время от времени Генри выходил из неё («Не попить ли нам кофе?»), а затем входил снова.

И о чём она только думает?

Но нет – половой акт как метафора вдохновения казался всё более уместным. Только теперь до Ингрид дошёл истинный смысл свободного труда. Не зря говорят – рабы не изобретают. Взять ту же Россию – большинство русских изобретателей изобретали или до революции, или после бегства на Запад. Советский строй и то, что творилось в РФ сейчас, напрочь отшибали всякую возможность новаторства. С ходу и не припомнишь: автомат Калашникова да «ёб твою мать!» (как образ жизни) – вот и всё новаторство.

Ослик же был свободен и полностью предоставлен творчеству. С виду он напоминал Мишеля Джерзински из романа Уэльбека «Элементарные частицы». «Частицы аккумулировали в себе опыт поколений и с дуновением ветра высвобождали его в виде энергии чувств, расчета и осязаемого поля», – Ингрид перечла фрагмент с «листьями» из Осликовой книжки и размечталась.

К концу первого дня, проведённого в Портсмуте, ей вдруг захотелось пересмотреть этот фильм, и она пересмотрела (Elementarteilchen, реж. Оскар Рёлер, Германия, 2006). Кино что надо. Собственно, как и книга Уэльбека, не говоря уже о Мишеле Джерзински в исполнении Кристиана Ульмена. Ингрид мало что поняла из научной работы Джерзински (чем конкретно он занимался, так и не ясно), зато сам образ микробиолога завораживал.

Мысленно Ренар сопоставляла себя с Аннабель (в роли Аннабель – Франка Потенте) и даже обнаружила некоторое сходство с нею: так же одинока, так же сексуально озабочена, да и внешне они были схожи. Немало впечатляли и сцены оргий (весьма эротичные сцены). Честно говоря, Ингрид с трудом сдерживала желание, подсознательно перенося его на Ослика и новых друзей-учёных. «Ослик Джерзински» – звучит неплохо. Добавим к этому Паскаля Годена и Катю Смит, с которыми она познакомилась в Matra Marconi – вот вам и групповой секс. Секс, основанный на предположении. Можно сказать, секс образов. Но даже являясь исключительно мысленным, он казался не менее привлекательным, чем настоящий.

С годами разница между реальностью и вымыслом размывалась всё больше, а влечение (благодаря в том числе и техническому прогрессу) приобрело вполне очевидную дистанцию. Эта дистанция, возможно, и есть самая существенная особенность XXI века.

О непосредственной связи уже мало кто задумывался (есть – хорошо, нет – ещё лучше). С появлением полевых гаджетов и в целом технологии так называемой «виртуальной причастности» дистанция между людьми лишь увеличивалась, что и неудивительно. По всему было видно – люди устали. Они устали друг от друга, устали от традиционных обязанностей, да и вообще от материального мира. Мир был плох и становился всё хуже. В особенности это касалось «феодальных» режимов и, соответственно, как минимум половины населения Земли.

К Земле тем временем приближался астероид Апофис. В Matra Marconi Space Ингрид наконец выяснила точное время столкновения (2036/04/13/21:12:17) и удивилась – как же ей всё равно! Она давно уже знала диагноз и лишь уточнила – когда. Хотя что удивляться? Падение Апофиса – не новость. К ней попривыкли, но рассчитывали на чудо. Вот и ещё одно преимущество религии: адепты искренне верят в чудо вплоть до загробной жизни (увидимся на небесах).

«I’ll see you or not – remains to be seen» («Увидимся или нет – ещё посмотрим»), – засомневался Паскаль Годен – инженер из Тулузы. Как выяснилось, в ближайшие дни к Апофису будут отправлены по меньшей мере два спасательных корабля (от США и Европы), не считая самостоятельных проектов России, Китая и Северной Кореи. Предположительно уже к 10 апреля Апофис будет или отклонён или уничтожен. Вопрос лишь – кем? Иначе говоря, кто первый – Запад или Восток?

Как видим, и здесь, за минувшие почти 120 лет (победоносного шествия коммунизма), мало что изменилось. Пройдя с десяток ужасных войн, пройдя холодную войну и «холодный мир», соперничество между Западом и Востоком ничуть не ослабло и лишь сменило форму. Даже общая, казалось бы, беда – и та не смогла примирить воюющих. Кто первый, короче.

– А какая разница? – спросила Ингрид.

– В том-то и дело, что никакой, – подключилась Катя (Катя Смит – маркетолог и дизайнер M.M.S.). – При любом исходе выхода нет. «Новокосы» (новые коммунисты, уточнила она) по-любому всё уничтожат. Не сейчас, так позже. Именно поэтому мы и летим на Марс.

«Именно поэтому мы и летим на Марс, – запишет Ингрид в свой дневник по возвращении из Портсмута в Лондон 28 марта, в пятницу. – Что толку продолжать? Принципиальные недостатки ЧЕЛОВЕКА распространяются на социум и, безусловно, определяют будущее планеты. „Эгоистичный ген“ – видно, прав был Ричард Докинз, обосновав невозможность примирения животного начала и второй сигнальной системы (Ричард Докинз, „Эгоистичный ген“). Подобно математической индукции (стоит начать – и уже не остановишься) животная сущность человека начинает и выигрывает».

В конце заметки следовал постскриптум: «Лучше всех был, конечно, Ослик. Все эти дни он источал спокойствие и рассудительность. Говорил тихо, но убедительно. Ни дать ни взять – Мишель Джерзински». И дальше: «Из головы не выходит Мацука. Загуглила – ничего. Загуглила „пытки в России“ – другое дело. Что ж они там творят!»

Творили же – по наследству. «Сукины внуки» – как справедливо заметила Валерия Новодворская в одном из эфиров «Эха Москвы». Склонность к пыткам на Руси издревле передавалась от поколения к поколению, а после красного террора (1917–1923, с лёгкой руки «дедушки» Ленина) приобрела и ни с чем не сравнимое своеобразие.

С тех пор пытки, применяемые в РФ, были сродни инквизиции, но в отличие от инквизиции использовались не для суда над еретиками (инакомыслящими) и даже не для борьбы с «Реформацией», а преимущественно ради забавы. Что опять же неудивительно: мало кто из полицейских (милиционеров, персонала тюрем и прочих «эсэсовцев») имел какую-нибудь веру или пусть бы даже более-менее твёрдые убеждения.

«Зато понятно, – заключила Ингрид, – чего так боялся Ослик».

Боялся будь здоров. Но и здесь нужно понимать: страх – не прихоть. И если уж на то пошло, страх – неотъемлемая часть удовольствия. По сути, страх необходим. Иное дело – как с ним обходиться. Милиционеры, к примеру, получали удовольствие, запугивая других, а Ослик получал удовольствие, пугаясь сам. Был ли он мазохистом? Кто ж его поймёт. Может и был.