Александр Ольбик - Ящик Пандоры

– Представь себе, она уже давно раскололась… – женщина явно заводилась, и Дарий, дабы не разжигать мелких страстей, отправился в магазин. Предварительно закрыв на все ключи двери, на всякий, как он любил ее утешать, случай… Ну, хотя бы на тот случай, если совершенно неожиданно заедет к нему какой-нибудь тип вроде Кефала или любителя-велосипедиста Каспара, повадившегося летом делать незапланированные визиты, явно с надеждой застать дома одну Пандору. Дарий давно заметил, каким жадным взглядом он зыркал на нее, и однажды, когда Каспар был в спортивных трусах, Дарий увидел взбугрившийся его Артефакт. И вообще о Каспаре шла молва как о неутомимом и совершенно беспощадном ебаре с выдающимся пещеристым стволом… Причем прекрасно владеющим навыками секс-спринта… И мастере экспромта…

…Рынок, как всегда летом, был изумительно пахуч и разноцветен. Вот где по-настоящему улыбаются и от души сплетничают, не опасаясь последствий, ибо базар на то и базар, чтобы базарить. Купив фруктов, то есть несколько кузовков черешни, винограда и бразильских орехов, которые очень нравятся Пандоре, Дарий отправился в универсам, где, здороваясь налево и направо, исполнил список, написанный Пандорой, и уже хотел направляться домой, когда до его слуха донесся разговор двух старперов, стоящих у газетной витрины. Один другому с энтузиазмом рассказывал о ночном пожаре и очень сетовал на то, что власти города распустили бомжей, от которых нет никакого спасу. Но другой старпер стал ему перечить: мол, при чем тут бомжи, если пожар подстроили те, кто галится на это золотое место и кому на руку сожжение домов, находящихся в списке архитектурных памятников. Памятника нет, значит, нет и преград для захвата земли с последующим… и т. д. «Ну, кажется, пронесло», – подумал Дарий, имея в виду свои ночные выводы относительно Пандоры, пиромании и других маний, и в том числе эротомании, которой, увы, заражено поголовно все человечество.

После универсама он снова вернулся на рынок за зеленью и, когда спускался по лестнице, увидел неразлучную парочку – Роберта и его прыщавого дружка, которые увещевали какого-то дородного крестьянина, пожелавшего где-нибудь приткнуться со своим сельхозпродуктом. И Дарий, закупив для холодника надлежащую зелень, решил зайти к Петронию и на всякий случай проконсультироваться относительно непорядков со своей конечной плотью. Насколько это опасно для эрекции, яичек, предстательной железы и вообще для его жизни, с которой он пока расставаться не желает. Но, открыв дверь в санитарную палатку, вместо Петрония увидел молодую дамочку в белом халате, которая сидела за столом и что-то высматривала на куске ливера через увеличительное с текло.

– Здравствуйте, – сказал вежливый Дарий и перешагнул обитый жестью невысокий порожек.

А женщина в белом, не глядя, протявкала:

– Я занята, зайдите через десять минут.

– А где можно найти доктора Петрония? – Не внял советам дамочки Дарий.

И только после этих настырных речей мадам Белый халат изволила отстраниться от куска тухлого ливера и взглянуть на того, кто спрашивает о человеке, который…

– Доктор Петроний сидит в тюрьме.

– Это как же? – Дарий, удивленный сверх норматива, даже схватился за Артефакт, но вовремя отдернул руку. – Чего же он такого сотворил, чтобы лишиться свободы?

– Дорогой мой, надо читать местную прессу, там расставлены все точки над i.

– Пропустил, извините… Вроде бы приличная личность – и в тюры-муры, – Дарий сам был в ту минуту беззащитен и чувствовал себя на подходах к заточению.

– Коррупция, вот зло, с которым борется наше общество. Немножко взял, немножко дал.

И хотя Дарий ни черта не понял из ребусных блекотаний метрессы в белом, он развернулся и пошел искать Роберта с дружком, у которого лицо похоже на брусничную выжимку. Нашел их там же, где они базарили с сельхозвладельцем, и по первым донесшимся до его слуха словам, понял, что сторонники нетрадиционного секса конторят провинциала, желая продать ему базарное место за наличные, которые, само собой, никогда не попадут в государственный карман и которые никогда не будут обременены налогом. «Грязный рэкет», – озарило Дария, что, однако, не остановило его и даже придало прыти.

– Где ваш доктор Петроний? – строго спросил он Роберта, бывшего ополченца, которому в боевые 90-е залетное хулиганье отбило почки и сотрясло мозг, после чего он был уволен из славных рядов и занялся самым распространенным бизнесом – берешь руками, а отдаешь ногами…

– Как где – в пизде, и об этом знает каждый кабысдох. А чего тебе, собственно, от него надо? Может, трепачок подхватил или французский насморк? – и Дарий понял, что вдохновенней, чем слова данного пикадора, могут звучать разве что сонеты Шекспира…

– Красиво выражаешься, а как насчет анального вложения? – художник редко дрался, но в ту минуту готов был сражаться до первой кровянки.

Однако Робик после его слов сник и принялся дрожащими пальцами вылущивать из пачки сигарету. «Они такие беззащитные, эти ебаные голубые…» Дарий гуманист, тлетворный homo sapiens, а потому тут же, раскаявшись в своей грубости, с миром продолжил путь в сторону винмага, однако все еще пребывая в теме «Петроний, тюрьма и невыясненная в связи с этим обстоятельством дальнейшая судьба его, Дария, конечной плоти». Впрочем, отойдя от рынка на двадцать метров и хорошенько затянувшись сигаретой, он уже смирился с успокоительной мыслью: время, дескать, еще терпит, а там видно будет…

В винном магазине он купил кьянти и два пива, потому что более радикального средства от похмелья, чем пиво, ничего на свете не существует. Разве что летаргический сон или внезапная везуха в автоматах, когда вываливается на экран бонус с пятью, а то и шестью нулями… Правда, последнего казуса с ним еще не происходило, но, как говорит таксист Ахат, надежда умирает после того, как из кошелька исчезает последняя монета…

Возвращаясь домой, он обдумывал тактику поведения с Пандорой. Хотелось выяснить, с кем все же он живет – с нормальной мещанкой или мещанкой, которая немного помешана. И если это так, то не стоит ли ему быть с ней ласковее, внимательнее, почаще прощать ее завихрения? «А какие, собственно, завихрения ты имеешь в виду? – спросил себя Дарий, но внятного ответа не получил. – Ты сам с патологическими завихрениями, и всю жизнь превратил в большой спермогонный аппарат. Признайся хотя бы себе или березе, мимо которой сейчас пойдешь, что живешь в общем-то без особого смысла, без цели, срывая увядающие цветы удовольствия, а Пандора для тебя – средство, если угодно, станок для получения наиболее доступного физического, а значит, самого наисильнейшего удовольствия… Нет! – категорически пресек себя Дарий, – она для меня в миллион раз значит больше, чем просто средство для трах-тарарах… Она мое любимое дитя, которое беспомощно и без которого я оскудею и превращусь в обыкновенную дворнягу…»