Александр Ольбик - Ящик Пандоры

Пандора достала из холодильника недопитое кьянти и налила почти полный фужер. Но выпила половину, отвлек свисток чайника. Пока кипяток настаивался на «цейлонском», она снова устроилась у стола и стала ждать, когда градусы начнут успокоительно расщепляться поджелудочной железой. Через окно смотрела на Медею, все ниже и ниже склоняющую голову на грудь. Сигарета, зажатая в руке, неуправляемо дымилась, и Пандора, глядя на дымок, задумчиво колесила в своих потаенных мыслях…

Дарий был бессилен осмыслить свое состояние. Он, как баран, скошенным взглядом дивился на чашку с чаем, которую Пандора поднесла к его губам.

– Пожалуйста, попей горячего чайку, – попросила Пандора и сняла с его головы полотенце, с ним он ей казался очень несерьезным, что каким-то образом могло умалить ее гуманитарную акцию чаепоения. – Я тебе говорила, чтобы ты не ходил в буфет, а ты, де кретино, все равно поперся. Тебе всегда всего мало. Упился – радуйся…

– Да ладно, все пройдет, как с белых яблонь снег… Я хочу пойти на море, помоги мне встать…

– Не снег, а дым… Лежи, у тебя очень красное лицо, наверное, подскочило давление.

Но Дарию хотелось самореализоваться, ибо в нем еще играли градусы, ему было весело и наплевать на все колеры мира. Он притянул Пандору к себе и сделал попытку поцеловать в губы, но та, сделав гримасу отвращения, заявила:

– Из помойки лучше пахнет, чем от тебя. Ты делай что-нибудь одно – или пей или кури…

– Это мужские боевые запахи, которые не должны оскорблять женское обоняние, а наоборот – вызывать сострадание к нашим маленьким грешкам. – Он поставил кружку с чаем на пол и опять взялся за руку Пандоры. – Солнце мое, сними трусики и ложись рядом…

Пандора с чашкой вышла из комнаты и вернулась совершенно обнаженная с рулоном туалетной бумаги. В другой руке у нее была упаковка жевательной резинки, которую она протянула Дарию.

– Пожуй, может, немножко нейтрализуешь перегар.

– Не волнуйся, сейчас все перегары превратятся в запахи желания, – он встал с дивана и начал раздеваться. Затем он сходил в ванную, почистил зубы и ополоснул лицо холодной водой. На щеки и подбородок побрызгал туалетной водой. На обратном пути завернул в другую комнату и перед зеркалом осмотрел Артефакт. Следы недавней травмы почти исчезли, что его ободрило и вызвало обнадеживающее следствие: его Артефакт, словно Феникс, неуклонно восставал из пепла. Но вот что беспокоило: его многострадальный Артефакт, увы, по-прежнему не был прямолинеен и по-прежнему находился в объятиях Пейрони. Но самое неутешительное было в том, что крайняя плоть сузилась настолько, что он, попытавшись сдвинуть ее повыше, ощутил режущую боль. И цвет ее напоминал бледную поганку. Однако он утешил себя: «Это не причина для слабости, стойка хоть и антигеометрическая, но, безусловно, превосходная».

И Дарий, не прикрываясь, отправился на крест, ибо Пандора в этот момент лежала на тахте, раскинув в стороны руки, чем и в самом деле напоминала крест. И тем не менее, несмотря на абсолютную готовность, она не позволила ему действовать буреломно и настырно. Закрыв глаза, она разрешила себя ласкать и даже дала знать, чтобы он сначала поцеловал левую грудь, которая у нее была более чувствительна.

Пандора заходилась в экстазе и готова был вывернуться наизнанку. И вдруг в голову Дария пришла подлая мысль: поставить ее оргазм в зависимость от ее признания. И когда она начала сбивчиво ему навязывать это пошлое «еще, еще и еще!», он смирил свой пыл и нарочито замедлил движения. А она, распалясь подобно доменной печи, уже не в силах владеть собой, завыла и начала его терзать ногтями, побуждая к более активным действиям. А он ей в самое ушко вопросик: «Это ты подожгла?» В ответ мычание и новая обойма стонов и лозунгов, в которых снова доминировало слово «еще!». «Скажи, я должен знать правду, это будет между нами. Клянусь тобой, ну…» Словом, шло бесстыдное злоупотребление властью и подавленная страстью и нетерпежом Пандора раскололась: «Да, я подо… подо… жгла этот гнилой сарай… Что б ты сдох!» А у него от ее признания дух перехватило, и он почувствовал, как Артефакт, словно воздушный шарик, стал медленно, неудержимо сдуваться… А главное, умягчаться, что грозило позором и безрадостной перспективой моратория на неделю, если не больше. А тут, как назло, кто-то начал настойчиво звонить в дверь. Само собой разумеется как бы не так…

И уже после того, как они побывали под душем, выпили по фужеру вина, выяснилось, кто звонил в дверь. Под окном болталась Медея и плаксивым голосом просила помочь открыть ее дверь.

– Иди, – сказал Пандора, – помоги своей пьяной подруге попасть домой.

Это не впервой, и Дарий, ощущая прилив к голове освежающих градусов кьянти, пошел на помощь Медее. Та стояла внаклонку перед своей дверью и безрезультатно нашаривала ключом замочную скважину. Задница ее при этом аппетитно оттопыривалась и сквозь шелковую юбку-плиссе хорошо просматривались темные трусики… И художник, сглотнув слюну, пожалел о своем опустошении, а то было бы не зазорно пристроиться к аппетитному крупу этой подвыпившей кобылки.

Дарий взял ключ и, засунув его в скважину, попытался открыть дверь, но ключ не поворачивался. Оказывается, дверь не была заперта, и Медея напрасно подняла панику, а может, сделала это специально, от скуки и от пьяного желания пообщаться. Так было и так будет.

Через полчаса Найду пронесло, то ли от чрезмерного насыщения сухим кормом, то ли от молока, смешанного с мясом… Убирал за кошкой Дарий. И с этой минуты это стало его прямой обязанностью. Он сходил к соседу и нашел в его сарае железный поплат, а самого Григориана попросил сделать по размеру поплата железную пластинку с отверстиями, в которые, по его замыслу, должна сливаться водичка из Найды…

К заходу солнца Дарий ощутил себя вполне пригодным для дальнейшего осуществления творческих замыслов. Хмель почти выветрился, вышел через почки, а какая-то его часть источилась через поры тела, когда он «плыл» с Пандорой «против течения». Вообще, занимаясь Этим, он почти не потеет, но, видимо, тогда сыграли свою роль духота, винные пары и не совсем обычная процедура выбивания из лежащей под ним античности признательных показаний.

Перед тем как пойти к морю на пленэр, у них состоялся разговор по теме «явка с повинной», который первой начала Пандора. Она надевала босоножки и потому была в наклонном состоянии, когда лица не видно и потому нельзя с него считать искренности высказываний. «Ты думаешь, – сказала она, – что ты такой хитрый и выпытал у меня все, что хотел… Это то же самое, что заставить говорить человека под угрозой пытки или загнав под ноготь иголку. Ты порядочная сволочь, и если бы не моя слепая любовь, я бы давно тебя бросила. А мое признание можешь воспринимать как самооговор. Ацетон я брала с собой на работу, чтобы… Вату я положила в тумбочку, можешь проверить, так что, извини, дорогой мой…» Дарию не хотелось в ее глазах (да и в собственных) быть Вышинским или капитаном Жегловым, и потому он не стал дальше распространяться на щекотливую тему и перевел стрелки на довольно безопасный путь.