Владислав Ивченко - Темнота

Молчание. Мухи, сверчок, мыши. Во дворе солдаты имитируют стрельбу из пушек, соревнуются, кто громче, смеются.

-Нас завтра расстреляют?

-Тебя могут посадить на кол из уважения к шутовскому рангу. Будешь и на колу обезьянничать.

-Почему вы мне тыкаете?

-Шуты всегда на ты.

-Я не шут!

-Тогда помолчи.

-Почему я должен молчать? Не хотите слушать, заткните уши!

-У меня руки связаны.

-Я здесь не причем. И вообще, кто вы такой? Строит из себя бог весть что! Сейчас подойду и начищу вам морду. Я брал уроки бокса у самого Дика Хенри, чемпиона Англии.

-И вправду дурак, даже не сообразил, что как же я могу кидать навоз, если руки связаны.

-Ты у меня договоришься! Вот возьму тебя и зарежу или задушу собственными руками. Я в Тамбовской губернии семерых задушил, из них двое мясников, здоровенные были мужики, по кварте крови каждый день выпивали, а я их задушил. Так что учти!

-Не замолчишь, буду бить.

-Откуда вы знаете, что именно завтра?

-Они долго никого не держат. Да и командир их посоветовал мне повспоминать жизнь, покаяться в грехах, к смерти приготовиться. Скотина. Сначала бил, топтал, зубы выбил, а потом с полчаса пытался в исповедники набиться.

-Такой толстый, с огромными руками?

-Он.

-Как же бьет! Я за жизнь бывал бит немало, пообвык уже, но чтобы так били, никогда не было. Невыносимо.

-Бьет сильно. И ведь еще бережется. Если бы в полную силу работал, убивал бы.

-Грязное животное! Такие как он – зловонные язвы на теле человечества, позорящие всех и вся!…

-Можешь говорить спокойно?

-Как я могу говорить спокойно, если завтра умру?

-Может и не умрешь. Закатай им истерику, продекламируй стишки, спой им пару-другую сальных куплетов и годится. Спасешься с помощью своей профессии.

-Это не профессия!

-Что просто любитель?

-Слушай же ехидная тварь! Никогда и нигде не клянчил я жизнь! Не буду этого делать и сейчас. Если мне суждено умереть завтра, то я умру с честью, как подобает воину и гражданину! Я покажу своей смертью пример мужественного смирения! Эти негодяи не дождутся ни слезинки из глаз моих, ни мольбы о пощаде из уст моих, не услышат стонов! Я буду тверд как камень и встречу эту гадкую старуху с косой дерзким взглядом и криком «Да здравствует свобода!»…

-Ты точно завтра не погибнешь. Кто же убьет такое посмешище? Тебя посадят в клетку и будут возить по позициям, для увеселения солдат. Пинки подстегнут твой дешевый артистизм.

-Вы не правы! Слышите, вы не правы!

-Господин Туманов, освободите меня от необходимости выслушивать ваши бредни. Решили спастись, став шутом, бог вам судья, но мне вы противны, поэтому давайте лучше молчать, чтобы мне не пришлось затыкать вас навозом.

Снова молчание. Вот бы кто-нибудь проскакал сейчас по улице. Быстро, с гиканьем, со свистом плети, промчал рядом. Но никто не скачет, никто не гикает. Только мыши беснуются на чердаке.

-Значит вы думаете, что я подлец? Так? Отвечайте! Что у вас за дурная привычка молчать, когда с вами разговаривают, притом старшие!

-О старшинстве сужу не по летам, а по уму.

-Ну поколение выросло! Из какого, спрашивается, семени! Дерзкие смутьяны! Никакого уважения к людям, которые своими неустанными трудами и заботами вскормили вас, вдохнули в вас искру воспитания, чтоб разгорелся огонь благонадежности! И что мы видим в результате? Никаких нравственных принципов и чинопочитательных чувств! Где ваша любовь к государю императору, отечеству и господу Богу?! Любите вы какие-то зловредные писания людей ничтожных! Кто вы серые личности с мутными глазами и сумрачными идеями, ранящие своею дерзостью нас, людей лучших и невинных!

-Дурак. Или хитрец, не пойму. Но все равно, если не замолчишь, я заткну тебя быстро, несмотря на ногу.

-А что с ногой?

-То же что у тебя с головой – больная! Неужели ты не понимаешь, что завтра утром нас, ну меня во всяком случае точно, расстреляют?

-Отчего же, понимаю.

-Так заткнись и посиди молча хоть часок, вспомни что-нибудь. Было же у тебя что-то такое в жизни, о чем можно вспомнить?

-У меня не было жизни, а значит, и вспоминать нечего.

-Как это не было? Сколько тебе лет?

-Пятьдесят четыре.

-И что же ты эти годы делал?

-Играл.

-Во что?

-В жизнь. Вам это интересно или помолчать?

-Можешь помолчать?

-Нет.

-Ну тогда говори, только не приставай ко мне с вопросами и потише, без восклицательных знаков и патетики.

-Хорошо, я постараюсь, но если сорвусь, то вежливо одерните меня, повторяю вежливо, без криков, ругани и рукоприкладства столь распространенных в среде людей грубых и необузданных, которых нынче ой как много. Заполонили они всю Русь-матушку и топчут ее до крови тяжеленными своими сапогами…

-Быстро ты съезжаешь.

-Да, быстро. Понимаете, это моя трагедия, крест, ноша. Я не могу удержаться от этого, не могу остановится. Как только начинаю говорить, сразу же вхожу в какую-то роль и говорю слова этой роли. Понимаете, не свои слова, а слова роли. Своих слов, похоже, у меня и нет. Я говорю, говорю, говорю. Сначала это кажется смешным, потом злит и вскоре, люди просто избегают меня, как прокаженного! Не здороваются, отказывают в знакомстве, вызывают полицию, бьют наотмашь. Что угодно!

-Молчать не пробовали?

-Пробовал, но что толку? Если у меня роль молчуна, то я молчу. В остальных случаях я не могу молчать, как человек не может не дышать. Стоит мне помолчать хотя полчаса, как я начинаю сходить с ума. Я перестаю видеть, мне кажется, что моя голова разлетится на тысячу кусков от переполняющих ее речей! И чтобы спастись, я вынужден говорить, я начинаю и мигом вскакиваю в какую-то роль и говорю, говорю, говорю чьи-то слова, играю чужие роли, живу чужими чувствами. Даже ночью, во сне, я говорю, плачу, смеюсь, люблю, ненавижу, страдаю, во всю живу жизнями каких-то людей! А своей попросту не имею! И никогда не имел! Бедная мама говорила, что еще в ее чреве я бурлил, стучал ногами, гудел и булькал. Сколько тогда она перенесла болей! И эти боли были лишь маленькой толикой будущих болей! Какие муки вытерпели из-за меня родители! Меня выгнали из гимназии, садили в лечебницы, били, таскали по участкам, пороли, а они все пытались защитить меня, помочь мне! Из-за меня, подлеца этакого, умерли они раньше времени, эти чистые и непорочные люди, прекрасные в своей жертвенности!.. Вы зря, совершенно зря кинули в меня кизяк. Я же просил деликатно прерывать. И притом я говорю о своих родителях, в такие моменты я всегда плачу и всегда честен! Даже тщу себя надеждой, что это единственная лично моя роль!

-Нужно было идти в театр. Сделал бы из своего недостатка профессию и зарабатывал на хлеб.

-Это как излишне любвеобильные женщины идут в проститутки, так что ли?

-В проститутки идут от голода.