Илья Бояшов - Безумец и его сыновья

По всем городам, деревням в то время стоял плач. Плут же твердил:

— Не слезу более со своей печи.

И, вспоминая вареники да блины с маслом, да студень с хреном и борщи, и приправы, подгонял сам себя.

Навстречу ему, поднимая пыль, двигались уже полки и надрывались запевалы, ехали на конях офицеры. Удивился Алешка:

— Что случилось, православные? Куда спешите, маршируете?

Отвечали ему из солдатских рядов:

— А то не знаешь — началась война с Германией!

И зазывали:

— Что, паря, не поменять ли тебе драную рубаху на ладную шинель, не махнуть ли стоптанные чувалы на добрые солдатские сапоги? Угостим тебя и пшенной кашей — что-то ты, видно, исхудал!

Плут, отшатнувшись, ответил надсмешникам:

— Легче бегать зимой в чем мать родила, чем примеривать ваши подарочки. Легче питаться травой придорожной, чем хлебать из котелка солдатскую кашу. Чур меня и от песен ваших, и от веселья!

И смеялись солдатики:

— А как же Вера, Царь и Отечество?

Он им ответил:

— Воля — вот мой Царь! Щи со сметаной — вот моя Вера! Отечество мне есть лежанка!

Солдаты кричали ему из рядов:

— Ну-ка словим тебя да с собой возьмем удобрять германские поля.

И хохотали:

— Мало выйдет из него навозу!

Сделали вид, что собираются поймать — прикрикнул на них строгий унтер. Обратившись же к парню, молвил:

— Всякому грибку свой черед. Погоди, соберу колосовики, придет время и грибков осенних!

Ответил на это спешащий:

— Разве собрать грибнику все опята лесные? Чур, чур меня от солдатчины!

— Погоди, паря. Пушки любят солдатское мясо — много им нынче понадобится убоины.

Поклялся Алешка:

— Никто не сгонит меня с лежанки.

Шла навстречу плуту на рысях конница, трепыхались значки на пиках и скакали впереди бравые есаулы.

Задирали плута и конные:

— Не взята ли тебе, детина, в руки шашку? Не надеть ли наши шаровары? Найдется для тебя пика! Много вскоре будет свободных коней для всадничка.

Он отвечал, кланялся:

— Ах, господа казаки, не любитель я конины. Управляться мне впору ложкой, а не казацкой пикой. Ожидает меня с окороком сражение. Грядет бой с домашними колбасами. Атакую я студень с блинами — им покажу свою беспощадность! Прощайте, господа казаки, — отправляюсь на битву с баранами да овцами — вдосталь их у моего отца.

И приплясывал, когда показалось родное село.

Решил и молодой монах:

— Не отыскал я Святой Руси! Вернусь к наставнику — старцу.

Поспешил он к монастырю.

Шли мимо него полки на войну. Кричали монаху солдаты:

— Отправляйся с нами! Не останешься ты без дела! Устанет рука твоя махать кадилом.

Он крестил солдат:

— Буду заступником вашим в келье.

Солдаты зазывали:

— Никак не справиться нам с отходной молитвой! Недосуг будет самих себя отпевать.

Монах обещал:

— Помолюсь за вас в затворе.

Его спросили:

— А как же Отечество?

И ответил Он:

— Отечество наше — Град небесный! Здесь мы твари пред Ним дрожащие, путники временные.

Смеялись тогда бравые солдатики:

— Завидуй нам, гривастый! Будем вперед тебя на небесах!

Царский сын смотрел из дворцовых окон на то, как маршируют полки. Сам государь готовился уйти на войну. Царевич же воскликнул:

— Ничего более не надо мне, кроме того, чтобы быть сейчас в солдатских рядах! Ради Отечества желал бы я уйти вместе с солдатами навстречу самой смерти. О, все отдал бы за это!..

Слезы показались на его лице, и обратился он к отцу с горячей мольбой:

— Лишь слово молви — и отправлюсь за тобою. Обливается кровью мое сердце, невыносимо мне быть здесь, когда сам ты устремишься на врагов! Радостно мне будет покинуть дворец. Нет сил моих метаться в клетке — ненавистны залы, кушанья и зимние сады…

Отказал ему государь, а слугам наказывал:

— Не спускайте глаз с наследника!

Кричал несчастный вслед государю:

— Лучше смерть на поле боя от германской шрапнели. Лучше мучения в лазаретах и холод, и голод, лучше сапоги и шинель. Горе мне, горе!

Так он восклицал и бился, и рыдал, как безумный, слыша полковые оркестры.

Вернулся плут в свое село, но встречали его тишина в родном дворе да закрытые ставни, заколоченная дверь.

Селяне Алешку приветствовали:

— Эка, вспомнил о родителях! На войну забрали твоего батюшку, а мать твоя умерла от горя и печали по пропавшему сыну.

Остался в пустой избе пройдоха — некому было его теперь накормить, напоить, к себе прижать, приголубить. Единственный, кто обнимал, целовал вернувшегося, был дурачок. Скакал Теля от счастья, что вновь встретил друга.

Плут, погоревав, рассудил:

— Много теперь по селу нецелованных девок. Много будет и вдовиц, истосковавшихся по ласке. Есть кому кормить, поить меня.

И завалился на печь. Взялись к нему бегать девки, все прибавлялось по селу вдовиц. Всякий раз, заслышав бабский вой, со своей лежанки говаривал он Теле:

— Видно, прибавится у меня работы! Ну, да ладно. Я до такой страды охочий. Отчего же не быть утешителем? Почище любого попа утешитель я для вдов!

Слух прошел — забирают и его на войну.

В селе тому старухи со стариками обрадовались:

— Не век коту масленица. Не все Алешке-вору расхаживать гоголем. Хватит жеребцу покрывать кобылиц! Как сыны да внуки наши, пусть потянет солдатчину.

А вдовы и девки, в один голос завыв, решили меж собой:

— Не можем и допустить такого, чтоб отняли от нас дролю! Соберем все, что за иконами припрятано, откупимся. Когда еще возвратятся с войны мужики, да и вернутся ли? Проживем мы без многого, без одного лишь нам не прожить.

Явился к плуту урядник, топал, показывал плетку:

— Как, такой-сякой, сукин сын, еще остался ты не забранным? Собирайся — построчена уже на тебя солдатская шинель.

Алешка урядника попотчевал водкой, поставил ему закусочки:

— Не ругайтесь, господин урядник. Запретил мне на войну ходить старый наш знакомый, Засуй Засуевич!

— Кто такой? Почему не знаю?

— Я напомню с радостью. Частенько остаются пусты мои карманы — отправляюсь я тогда совсем недалече отсюда, в село Богатово, что по сотенной дороженьке. Есть там наш общий родственничек, Засуй Засуевич. Не поверите — стоит к нему в избу заглянуть, тотчас к столу меня усаживает, вот как я вас, господин урядник. И пока сижу, попиваю бутылочку, наполняются мои карманы золотыми рубликами. И то — чистая правда! А ежели сомневаетесь, что угождают мне подобным образом, потрудитесь заглянуть в карманы свои, в свою фуражечку. Он и вам кланялся!

Проводил плут урядника и гулял с молодками пуще прежнего.

Урядник же, явившись к начальнику, начал дело:

— Был я у того парня оставшегося и вот что узнал — от службы отставлен он самим Засуем Засуевичем!