Илья Бояшов - Безумец и его сыновья

Монах восклицал:

— Не иначе, сошел на землю Господь, коль так светлы повсюду лица! Сам Христос спустился с Николой — тому лишь так радуются, ликуют и празднуют!

Им сказали:

— Да вы, поистине, умишком тронутые. Проснитесь, если сможете! Очнитесь, если не помрачен до конца ваш разум! Война победой закончилась — не будет больше слез, сирот и вдов!

Монах с плутом воскликнули:

— И только!

На них обоих набросились:

— Убирайтесь отсюда, безумные, если тому не рады, пока не надавали вам по шее натерпевшиеся бабы, пока на поколотили вас костылями своими покалеченные на фронте мужики, пока сироты не закидали вас камнями за такие слова, убирайтесь отсюда блаженные! Не посмотрим на вашу старость. Подите прочь!

Они и пошли.

Плут вскричал:

— Вот уже мы и сгорбились. Кому нужен я? И кому ты сгодишься со своей святостью? Пуста Русь, сколько вдаль ни засматривай, все видно, как ветер гоняет пыль.

В который раз поливал их, неприкаянных, дождь. Проходили они, мокрые, озябшие, деревню: были там на месте сгоревших домов выкопаны землянки. На пороге одной землянки увидели монах с плутом мальчишечку, который сидел один-одинешенек. Вздохнул плут, промокший до нитки, измученный дорогой:

— Вот малой имеет хоть прохудившуюся, но крышу, не заливает его дождь, есть где спрятаться от мороза — хоть земляные стены, но спасают они от стужи.

Мальчишка, услышав это, взмолился:

— Не нужна мне крыша, возьмите меня с собою!

Странники его спросили:

— Как тебя зовут? Где твои родители?

Тот ответил:

— Зовут меня Алешкой. А откуда мамка с папкой и кто они, я не ведаю. Меня, сиротину, пригрели здешние люди, да и те померли этой весной.

Оставалось у калик в суме немного хлеба, дали сироте, он же все с ними просился:

— Готов идти с вами куда глаза глядят! Насиделся я под крышей! Тошно мне от стен!

Монах подумал:

— Хоть одного подниму, научу Божьему слову на безбожной земле.

Плут решил:

— Этот малой кого угодно разжалобит… Будет нам с ним хорошая милостня.

Решили, не сговариваясь:

— Не пропадать сироте, пока еще таскаем ноги. Возьмем кровинку.

Взяли — и повели с собой.

Тотчас взялся плут скулить, у добрых людей прося подаяние, выставляя вперед мальчишечку:

— Не нам надо еды, накормите хоть малую сиротинку!

Смотрели люди на малого, жалели его и делились, чем могли. Монах благословлял дающих, а плут шептал:

— Клад для нас с тобой выкопан — накормит, напоит досыта.

Алешка же приплясывал впереди их да все удивлялся на леса, на поля, радостно было ему разглядывать синее небо. Скакал по дороге без устали, срывал придорожные цветы, готов был таращиться на каждую травинку с былинкой. Калики тому удивлялись:

— Видно, впрямь насиделся ягненок!

Полегче обоим сделалось — раньше их нещадно выгоняли хозяева, но как теперь замечали малую сиротину — выносили последнее, делились, чем могли, жалея убогого да бедного ребенка:

— Пусть в его безрадостной жизни будет радость поесть, попить.

И одаривали, кто сухарем, кто луковицей.

Алеша радовался черному хлебу, простой воде.

Вздыхал на то праведный:

— Видно, никогда не едал сиротина пирог с конфетами, не знает, что есть еще мед с пряниками…

Плут между тем рассудил:

— Не его, несмышленого пострела, обучить мастерству да проделочкам? Молоды его пальчики, проворен ум — коль дам науку, буду жить весело!

Схватился учить Алешу карточной игре, присказкам да частушкам, показывать, как проворны могут быть пальчики за чужими поясами. Да вот только не желал тому учиться мальчишка! Спрашивал с досадой учитель:

— Не в темнице ты насиделся, раз на пустое никак не нарадуешься?! Что увидал в траве? Что разглядел на обочине? Ну, не проклятую пыль? Что без толку пялиться на облака с деревьями?!

Не слушал его малой!

Убеждал плут:

— От моего учения будет сытым твое брюхо, как сыр в масле покатишься! Вот тебе богатство сую в самые руки — возьмемся шустрить по базарам, вокзалам. Не останемся без пропитания!

Монах качал головой:

— Тюрьма в конце твоего учения!

Плут отвечал ему с усмешкой:

— То-то ты, праведный, не здоровался с ямами! Не вперед ли тот пропадет, кто тебя послушает? Со мной-то можно отыграться, вывернуться — а по твоим следам побежать — знаться наверняка с дыбой!

Монах между тем просил Алешу:

— Глаза твои молодые, зоркие, вперед нас разглядишь Господа! Смотри лишь внимательнее на дорогу, не идет кто навстречу?

Просил он бестолку! Алеша все не на то заглядывался, не было дела ему до монашьих просьб.

Вновь тогда плут принимался учить мальчишечку:

— Проси подаяние со слезой, с протянутой ручкой. В пояс кланяйся, плачь, приговаривай: «Некому пожалеть горемычного». Вдвое будет хлеба у нас в суме!

А монах сокрушался, слыша такие речи:

— Грех калечить лукавством неоперившуюся душу, безгрешного вводить в искушение!

Когда подходили к деревне, учил:

— Коли дадут, благодарствуй с достоинством! Приговаривай: «Помоги вам Господь». Коль откажут — скажи то же, без обиды, со смирением…

Плут шептал на другое ухо:

— Поглядывай, не распахнута где дверца в хлев с погребом. Шустри за всякую приоткрытую дверь, есть ли что, лежащее без присмотра.

Вошли они как-то в одну избу, увидал монах в углу икону. Опустился на колена перед Богородицей, так поучал Алешу:

— Вместе со мною молись Матушке, радуйся Заступнице! О тебе Она печалится!

Плут добавил:

— За иконы заглядывать надобно — часто прячут за ними денежки в тряпицах. Частенько, бывало, так меня одаривали Божья Матерь с Заступником!

И без конца упрекал монаха:

— Не от твоих молитв так скачет малой? Нет уже его сил тебя выслушивать!

Монах отвечал:

— От карт, от лукавства готов он бежать куда глаза глядят!

А малой нашел на дороге оброненную свирельку. И еще больше обрадовался:

— Никогда не играл я на дудочке!

Твердил ему плут:

— Хороши бывают тайники за иконами.

Опускал ему за пазуху колоду меченых карт:

— Не пригодятся тебе те карты?

А малой все показывал находку, от нее не мог отвести глаз:

— Хочу играть на дудочке.

Вперед убегал да подпрыгивал. Только и вздыхали калики на подобную прыть.

Долго они еще расхаживали вместе.

В селах и деревнях говорили люди монаху:

— Мы в Бога давно не веруем. Да и товарищ твой больно подозрителен — ступайте-ка подобру-поздорову. Дадим лишь сиротине.

Мало кто отказывал Алеше, как не пожалеть бедненького, убогого — ему выносили снетков и хлеба, наливали квасу, привечали ласками.

Плут мечтал:

— Уже дрожат мои пальцы, отказали хозяину, язык мой путается, нет прежней сметливости. А вот парень — иное дело! Остры глаза, шустры ноги, лишь ему дают подаяние. Отчего не приманить к себе мальчишку? Потечет моя жизнь тогда и в старости безбедно. Разве девки и бабы не любят удачливых? Пригож он собою, вырастет, растопит не одно сердце, опустошит не одну кубышку… Да и меня не обнесет, грешного!