Ладислав Баллек - Помощник. Книга о Паланке

Это был Пали Карфф, бывший полицейский. Одно ухо у него было изуродовано, и он им не слышал. Люди знали, что Пали Карфф коллекционирует почтовые марки, предпочитая треугольные экзотические марки колоний, вроде Французской Экваториальной Африки, с пальмами, тиграми, жирафами и прочей живностью. Их красочность отвечала его вкусу, одурманивала его душу и явно отупевший мозг; а экзотические звери в свою очередь соответствовали его хвастливому характеру. Он уже порядком свихнулся и позже действительно кончил в «белом доме», как в те времена называли сумасшедшие дома. Кто знает, правда это или нет, но в Паланке говорили, что такой вот дом, выкрашенный в белый цвет, стоял когда-то в городе Нитре, куда с незапамятных времен паланчане увозили своих сумасшедших. И как всегда бывает, свидетели этому были, да только померли. Душевных болезней люди тогда стыдились больше, чем вшей и чесотки.

Половина города знала о бывшей профессии Карффа и военной карьере двух его сыновей. Болезнь его проявлялась обычно так: стоило ему завести с кем-то разговор, как он начинал всячески поносить марки венгерской королевской и германской почты. Если такие марки попадались ему под руку (а случалось такое часто, ведь тогда их было довольно много), он сладострастно сжигал их, всякий раз приглашая кого-нибудь в свидетели.

У Волента Ланчарича со стариком были старые счеты. Он терпеть не мог Карффа. Как только он увидел в дверях его сильную и в то же время какую-то угловатую фигуру, глаза у него прямо-таки засияли. Он проглотил слюну, зажмурился, сосредоточиваясь. Речан, заметив это, начал переступать с ноги на ногу, чтобы как-то обратить внимание приказчика на то, что ему будет неприятен любой выпад против покупателя, но Волент не обратил на это внимания.

Начал он, конечно, с марок, которых не любил полицейский, и кончил политикой.

— Вы бы Пали-бачи [22] Дядя (венг.). , вот как Бог свят, так не говорили, если бы все по-другому обернулось! Вы бы во все горло, до хрипоты, хвалили Миклоша-бачи [23] То есть Миклоша Хорти, фашистского диктатора Венгрии в 1920–1944 гг. и Адольфа-бачи [24] То есть Адольфа Гитлера. . Я-то знаю, что говорю. А сегодня вы говорите так потому, что эта парочка получила под зад коленом, раньше-то вы пели по-другому, я ведь хорошо помню.

— Я? Ну что ты, Волентко, — говорил Карфф ласково, по-стариковски доверительно, желая вызвать сочувствие. Ведь он и приходил-то сюда отчасти из-за этого. Жил он на другом конце города, возле казарм, по дороге сюда, на Торговую улицу, проходил мимо трех мясных лавок, потому что любил ходить именно сюда. Ведь только Волент расспрашивал его о том, о чем ему страстно хотелось поговорить. Здесь ворошили его прошлое, и он мог его объяснить.

— Ты никак не мог слышать, чтобы я говорил такое, — продолжал он, — ей-богу, нет, Волентко. Ты ведь, наверно, помнишь, голова-то у тебя не дырявая, я ведь давно это говорю, я ведь первый здесь сказал, что будет плохо. Но я, сам знаешь, не мог особенно рисковать. Я должен был помалкивать, потому что мой двоюродный братец, бедолага Калман, большевик, сидел в толонхазе [25] Толонхаза — пересыльная тюрьма (венг.). … Что я мог? Если ты, сынок, государственный служащий, то должен быть правоверным, а то тебя в момент выгонят, и можешь идти пасти овец. Но ведь, — старик вдруг оживился и счастливо улыбнулся, — когда я однажды был в мозиба — в кино, где показывали тот самый парад, и увидел, как маршируют молодые венгры, то сразу сказал: мальчики, дела плохи, вы идете на убой, на бойню почище, чем были балканские войны и та, Первая мировая, где пришлось воевать мне. Я сразу понял, что их гонят на смерть: все они были крепкие, откормленные, какими бывают солдаты первого призыва, которых посылают на убой. Я сразу понял, что дело швах, войны не миновать, — это точно, я тогда сразу понял, что земля снова требует мяса молодых парней, что ей уже не хватает витаминов. Разве я был не прав? Сколько их погибло? Святый Боже, сколько же их погибло!

— А я вот помню, — прервал его Волент, ловко точивший нож, который у него так и мелькал в руках, — вы, Пали-бачи, всегда расхваливали тех, других… что адмирал, мол, голова, клевый мужик, рука у него крепкая, голодранцам воли не дает… Или вы, может, этого не говорили?

— Я, мальчик мой, имел в виду таких, как Салаши [26] Салаши, Ференц (1897–1946) — лидер фашистской партии «Скрещенные стрелы»; в октябре 1944 г. на не освобожденной от фашистов территории Венгрии объявил себя «вождем нации», в 1946 г. казнен как военный преступник. .

— Нет, Пали-бачи, вы подразумевали бедняков и кричали, чтобы все позабыли, как вы здесь после первой войны завели шашни с красными, превозносили Белу-бачи [27] Имеется в виду Бела Кун (1886–1939) — деятель венгерского и международного рабочего движения. Основатель Венгерской компартии. , дескать, он отхватил столько земли для венгров и мировой революции. Да, да, Карфф-бачи, все здесь хорошо помнят, что вы были с красными, что вы снюхались с ними в плену в России. Ну, так или нет, скажите?

— А-ха-ха! — хихикнул Карфф. — Ты это, Волентко, говоришь только для разговора, я ведь тебя знаю, ты всегда был большой плут. — Он вытер носовым платком мясистое лицо и деланно рассмеялся.

— Геть, — возразил Ланчарич, — теперь я для вас Волентко и плут, но, когда перед «Централом» вы влепили мне по морде за то, что я заикнулся в защиту тех, которым после Комарно пришлось драпать из Паланка, в ту пору я был для вас вонючий хорват Волент.

— Тогда ты был помоложе, — быстро сказал Карфф.

Люди засмеялись его увертке, но кое-кого этот разговор тяготил, ведь многие желали, чтобы старые грехи были забыты.

— Вы восхваляли адмирала и того, с усиками: дескать, далеко пойдут, потому что делают в своих странах что хотят, — кивнул головой Волент и нахмурился.

— Да нет, — спокойнее возразил Карфф, — если я что и говорил, так это то, что ефрейтор, мол, может пойти дальше комиссаров, что у ефрейтора храбрости больше. Я помогал себе, служба заставляла. Я ошибался, тут ты прав, но кому я навредил? А знаешь, почему я дал тебе оплеуху? Нет? Я для того дал тебе оплеуху, Волентко, чтобы не тащить в жандармерию, хотя, конечно, Кохари тебя бы вызволил, ты был его правой рукой.

Волент медленно поднял голову и закрыл глаза. Речан заметил, что приказчика слегка передернуло и он покраснел.

Карфф не унимался:

— А помнишь, что я сказал однажды в корчме у Белы Мадьяра? Ты там был. Ну, вспомни-ка? Ты там был, ты пил со всеми… Я сказал тогда, что, если немети пойдут против русских, им придется пожалеть. Геть, так оно и вышло, я был там, знаю, какая там зимища, я прямо заявил тогда, что русский не сдастся, генерал Мороз бил и таких, что были почище этих немети, ведь я как раз за несколько дней перед этим разговаривал с теми, которые здесь еще оставались… Русские, говорил я им, не сдрейфили даже перед Наполеоном. — «Да, да», — говорят мне, головами кивают, значит, я прав. Я так говорил, помнишь, Волентко, — продолжал бывший полицейский более убежденно и громко, — говорил, что немети плохо кончат. Когда я в первую войну попал в плен, я прожил год у одной… ну, что я болтаю! У одного крестьянина… — (К его радости, очередь прыснула.) — И потом, уже в лагерях, когда мы по утрам выбегали, извиняюсь за выражение, пописать, геть, прошу прощения, в снегу получалась палочка… желтая, кривая… — он захохотал… — палочка значит. Вот, я и сказал, — он посерьезнел, — что немети выбегут утром, извиняюсь за выражение, пописать, да? А потом подкрадется русский, посчитает палочки в снегу и сразу будет знать, сколько там солдат.