Ладислав Баллек - Помощник. Книга о Паланке

Даже Речан немного высунулся из-за кассы, чтобы получше рассмотреть ее. Вошедшая держала в руках сумку, сплетенную из грубой конопляной бечевки, и показалась ему чересчур высокой. Ее длинное, почти мужское лицо, решительное и интеллигентное, безобразили бородавки. Одета Тишлерова была до педантизма опрятно, пористое, запудренное лицо выдавало, что она привыкла не жалеть пудры. Ее считали чудачкой, она жила одна, в городке появилась недавно, и люди не могли взять в толк, для чего она морочит им головы россказнями о каком-то «падшем ангеле», которого, мол, должна кормить. Все считали этого «падшего ангела» нелепым рекламным трюком этой, впрочем, вполне искусной дамской портнихи.

В первый же раз, подойдя к прилавку, она прямо заявила, что ей надо мясо на двоих. Тишлерова после многих лет отсутствия вернулась в пустой родительский дом, и Речан предположил, что она не знает здешних порядков. Он терпеливо объяснил ситуацию со снабжением, которое не позволяет ему продавать больше мяса, чем положено. Она крутила головой и настаивала на своем, но он не желал вызвать недовольство очереди и не соглашался. В тот день он торговал вместе с женой, Волент был по своим делам в районном центре. Тишлерова гневно хмурилась, а когда Речанова резко и энергично поддержала мужа, дамская портниха так вызывающе оглядела ее, что у жены мясника вспыхнули красные пятна. Это кое-что значило — Речанову было не очень легко смутить. Но тут она притихла, как воды в рот набрала.

— Извините, пожалуйста, — торопливо сказал Речан, — для кого еще вы хотите взять мяса, когда все, — он показал на очередь, — утверждают, что вы живете одна?

Портниха ответила веско:

— Я должна кормить падшего ангела, который прилетел ко мне.

— А что он у вас делает? — спросил кто-то сзади, заикаясь от изумления.

— Спит, — сказала она спокойно и даже не оглянулась.

Речан не нашел, что ответить, и чуть не отрезал себе пальцы ножом. Воспоминание об этом разговоре до сих пор его беспокоило.

— Геть… что, как там живет-может ваш ангелок? Ась? Летает? Или все боженьке молится? — спрашивал Волент весело, пробираясь через дверь на улицу.

— Так, значит. Так чего уж, молится и, наверное, раскаивается… Кается, раз упал, — объяснила она ему сдержанно, глубоким голосом, и никто даже не улыбнулся, как будто в этом было что-то зловещее.

— Ц-ц-ц! — процедил Волент недоверчиво. — Геть, кишас о нька [21] От венг. kisasszony — барышня. , этот ваш ангелок, что же, все бездельничает, палец о палец не ударит? Его бы сюда к нам на бойню, геть, здесь бы ему пришлось потрудиться… иштенем — боже ты мой, Волент, и что бы тебе не родиться ангелочком?! Отдайте его, милая барышня, к нам на бойню, пусть хоть раз в Паланке ангелок будет гентешом — мясником, значит, чтобы люди не говорили, что добрый гентеш водит дружбу с чертом…

— У него такие нежные ручки, — не задумываясь, холодно отозвалась Тишлерова, — и он может порезать свои мягонькие пальчики. Ангелы, пан Ланчарич, как вам должно быть известно, ножами не орудуют, поросяток и коровок не убивают. Как это ангел будет резать поросят и коровок. Сами посудите! Да вы недавно уже спрашивали меня уже об этом…

— Чего… а-а-а-а!.. Кому вы это говорите, милостивая, я разве не знаю, что ангелы носят саблю? Огненный такой струмент. И служат жандармами на небесах? Провалиться мне на этом месте, если этот ваш не удрал оттуда… — Он показал на небо… — Или, может, вы держите его под кроватью? — Он подмигнул ей и продолжал: — Ну что ж, пусть молится и кается, а то ведь свои-то схватят его, ух ты — только перья полетят!.. Голову даю на отсечение! Пусть уж ему Бог поможет, если эти, — снова показал он вверх… — офицеры узнают, что он тут внизу спит, там ведь тоже за дезертирство сажают на цугундер. За такое здесь по головке не гладят, такого не терпит ни один режим, чтобы парни заместо армии, да под кроватью… того… чаварговать — бродяжничать то есть, — как… — Голос его затих за стеной, но он и там продолжал весело разглагольствовать. Вероятно, он делал это нарочно, задетый тем, что людей не слишком забавляет его болтовня.

Он подошел к витрине, посмотрел внутрь, подмигнул Речану, помахал кому-то на улице, засунул ручку в зубчатый механизм и медленно опустил желто-красную полосатую маркизу. Внутри немного потемнело, свет стал желтоватый, приветливый. Люди спокойнее оглядывались вокруг, на некоторое время воцарилась тишина, потом послышались более оживленные голоса, как будто все заново знакомились друг с другом.

— Чего-нибудь да выкинул, — сказал Волент, вернувшись, убрал ручку и не торопясь прошел за прилавок.

— Так почему же вы так решили? — спросила Тишлерова безразличным тоном.

— Чего-нибудь да выкинул, — убежденно повторил Ланчарич, — раз задал стрекача и прилетел сюда вниз к барышне…

— Прошу вас, — быстро сказал Речан, повернувшись к хрупкой светловолосой женщине в черном траурном платке, которая от печали и недоедания просто тонула в темно-коричневом, плохо перекрашенном пальто. Женщина, до сих пор отрешенно смотревшая перед собой, оживилась и открыла рот, чтобы что-то сказать, но ее прервал глубокий голос Тишлеровой. Женщина так и осталась стоять с полуоткрытым ртом, словно бы ее кто-то одернул.

— Навряд ли что-нибудь такое, за что его стали бы искать ангелы небесные. Если бы так было, они уже давно бы нашли его. Я думаю, что он, — объяснила она с серьезным видом, — один из тех ангелов-хранителей, что забыли свои обязанности. Кто-то плыл в Америку, упал с корабля и утонул в той большой воде, в море. Ангел-хранитель не выполнил свой долг. Вот ему и стыдно показаться на небе. Я думаю, что это было так; человек, которого он охранял, ехал отсюда в Америку и упал в воду… А ангел здесь — в назиданье другим, чтобы они лучше выполняли свои обязанности, и вы тоже, не так ли, пан Ланчарич?

Волент уперся концом ножа в каменную доску прилавка и хотел уже сказать что-нибудь резкое, но Речан стремительно повернулся к маленькой женщине в трауре, повторив свой вопрос, приказчик тут же опомнился, довольный, что его перебили. Он вздохнул и энергично принялся за работу. На Тишлерову он больше не взглянул, даже тогда, когда подошла ее очередь. Он выдал ей столько мяса, сколько положено на одного, и на этот раз она не возражала.

Довольно долго приказчик держался более приветливо и занимался только работой, лишь время от времени отпуская шутку, чтобы в лавке не было слишком тихо и скучно. Когда хотел, он умел быть вежливым и милым, почти по-мальчишески сердечным и предупредительным.

Он встрепенулся, когда в лавку вошел пожилой мужчина. Волент сразу заметил его, настолько он возвышался над всеми. Спереди над толпой белел его тяжелый, по-стариковски отвислый подбородок, а когда он повернулся — высоко выбритый затылок. Еще в дверях он снял со стриженной ежиком головы венгерское кепи с длинным козырьком, вытер носовым платком лоб, а потом седые волосы, короткие и жесткие, как проволока. Шея у него была могучая, верхняя пуговица поношенной гимнастерки не застегивалась. На нем были военные галифе и тяжелые солдатские ботинки, зашнурованные бечевкой.