Ладислав Баллек - Помощник. Книга о Паланке

Она твердила себе, что все это — ради дела. Но сегодня там, в той кухоньке, Речанова осознала, что для нее это не только так, не просто игра. И сейчас, возвращаясь домой, она была в растерянности. Тем больше разгорелась в ней злость на мужа: дай срок, она и его переиначит!

Осмотрелась, не услышит ли ее кто-нибудь, и вполголоса сказала:

— Уж тебя-то я научу уму-разуму!

Улыбнулась. А ведь хорошо, что это не просто игра.

С самого начала его тянуло к ней, буквально с того самого дня, как она приехала сюда. Как только он увидел ее во дворе, у него перехватило дух. Что-то нашептывало ему, что с этой женщиной Речан справиться не может. Их брак казался ему неравным, и он ломал себе голову, какие обстоятельства заставили эту красивую женщину выйти замуж за мастера. Человек он был хороший, этого Волент не отрицал, но в жизни — он не раз это замечал, — в жизни красивые женщины выбирают себе мужей не за доброту, а ценят что-то совсем иное, скорее, может, уверенность в себе. Эта супружеская пара казалась ему какой-то неоднородной, в чем-то даже противоестественной.

Он стремился изжить в себе это смущение. Когда мысли его возвращались к этой женщине, он старался их прогнать. Он не желал мучиться, тем более не желал зависимости. Ведь она была для него недосягаемой. Думать о ней и тем более заигрывать с ней было бессмысленно, а того, что не имело смысла, он никогда не допускал. Если ему вдруг хотелось чего-то недоступного, он презирал себя. А самым недоступным в этом городе уже с детских лет он считал состоятельных женщин; самых привлекательных красавиц из лучших паланкских домов он вынужден был считать для себя недоступными, да они и сами давали ему это ясно понять.

Так же он относился и к жене мясника, и в особенности к их дочери, и сам приложил немало усилий, чтобы с приливом богатства и связанной с ним возрастающей общественной значимостью они все больше удалялись от него. Да, говорил он себе, нечего ему обманывать себя, это так. И вроде бы смирился.

Только однажды… Тогда Речаны еще жили внизу. Дело было теплым осенним днем, после обеда, он неожиданно вбежал в кухню — он уже не помнил, постучал ли он в дверь. Наверное, нет, он спешил. Речан послал его за бутылкой, чтобы выпить с торговцем, который пригнал им двух коров. Он застал ее сидящей на стуле у печки. Она только что вымыла в эмалированном тазике ноги, и, положив их на маленькую табуретку, осматривала свои ногти, собираясь их подстричь. Юбка у нее была задрана до половины ляжек, но она как будто не обращала на это внимания.

— Чего тебе? — спросила Речанова скорее равнодушно, и только потому, что он вошел, — ее видно, куда больше интересовали собственные пальцы, мягкие после теплой воды.

— Мештерко послал меня за бутылкой, хочет выпить с Помпурой, он пригнал нам коров, — ответил он скороговоркой, тайком поглядывая на ее поднятые ноги.

— Возьми вот там, — показала она на нижнюю дверцу буфета, сжала колени, поправила юбку, немного отодвинулась и потянулась за ножницами. Ей пришлось для этого немного подняться — они лежали на краю умывального столика. А он как раз нагнулся, чтобы открыть дверцу буфета, и заглянул ей под юбку. Он должен был бы отвернуться, но ему было некогда и он не смог преодолеть соблазна и буквально обомлел, увидев там, где сходятся ляжки, выпуклость лобка.

Как он взял бутылку и вышел, Волент не помнил, им овладело такое страстное желание, что от приступа жестокости к себе он готов был выдернуть забор, вырвать его, как траву.

Похожее чувство у него было и в то утро, когда возили от ворот дрова. Она не стеснялась бегать перед ним в торчащей из-под шубы ночной рубашке, и Речан еще злился на нее за это.

Потом он с удивлением установил, что и она к нему тоже неравнодушна. Он объяснял себе это сначала естественным и непредосудительным интересом жены мастера к ловкому помощнику, который во много раз полезнее для семьи, чем сам мастер. Ведь так оно и было. Но со временем все труднее становилось ему не видеть в этом и другой умысел. Бывали дни, когда он на нее смотрел совсем равнодушно: дескать, ничто в ней его не привлекает, но потом вдруг в ее присутствии его охватывала неуверенность. Он уклонялся от ее взгляда, неохотно вступал с ней в разговор и избегал оставаться наедине. Не хотел самому себе признаться, как она его манит и искушает.

Она, несомненно, заметила его нервозность и смятение. Да. Ему даже казалось, что она злоупотребляет ими. Если он терял в ее присутствии свою обычную самонадеянность, она начинала ему улыбаться и именно тогда больше всего любила называть его «Волентко». Что это означало? Может, она его просто дразнит? Или смеется над ним?

Именно в такой день, когда во время обеда в особняке он даже взглянуть не мог в эти ее красивые, но холодные синие глаза, она заявилась к нему на бойню. Полюбоваться своей победой? Может быть. Хотя она заявила, что пришла за талонами продовольственных карточек, которые они с дочерью наклеивали на большие листы бумаги, как здесь делали все торговцы, чтобы сдать их в управу. Походила по двору, зашла в лавку к мужу, не обошла вниманием и ученика, который старательно промывал кишки, и только потом появилась в производственном зале, где работал он: вошла в отлично сшитом костюме цвета сливы, который подчеркивал красоту ее крепко сбитого тела. Он начал нервничать. Заторопился. Злился на свое мальчишеское смущение во время обеда. Она немного повертелась, потом подошла к окну и прямо спросила его, когда он намеревается оборудовать то хозяйство, о котором говорил несколько недель назад.

— Мештер, как я понял, не хочет этого, он с тех пор и словом не обмолвился.

Она понимающе кивнула, на минуту задумалась, оглядывая углы комнаты, и сказала:

— Не хочет, это правда. — Снова задумалась. — И все-таки, может, нам это сделать самим? Что ты на это скажешь, Волентко?

— Не знаю, — сказал он и пожал плечами, не понимая, ждать ли ему следующих вопросов или продолжать работу.

— Ну, — сказала она через некоторое время, — раз это так просто, как ты говорил…

— Мештер не хочет, — возразил он снова. Ничего другого ему не пришло в голову.

Она снова покачала головой, перебегая взглядом по углам помещения, потом посмотрела прямо ему в глаза.

— Надо, хотя моему этого и не хочется.

— Торговля перестала его интересовать, — сказал Волент, и ему очень хотелось узнать, как она на это отреагирует.

— Мгм… Верно, перестала. Но тебя и меня — нет, — ответила она холодно. — Так что это не должно тебя смущать.

Он смелее посмотрел на нее и сказал:

— Ну что ж, если так…

Когда она ушла, его осенило — ведь она же хочет действовать без мастера! Хочет вести дела сама!

Долго ломал себе голову, но так ничего и не предпринял. Из осторожности — а что, если это только каприз? На Речана он злился, что тот не хочет разрешить, но нужно все-таки знать меру, ведь она выделывает за спиной своего старика уже довольно рискованные штуки. Что правда, то правда.