Ладислав Баллек - Помощник. Книга о Паланке

Через несколько дней она пришла снова. Его это удивило. Пришла в том же костюме — так она одевалась только по воскресеньям в костел да для важных визитов. Но в этот раз она на него так не подействовала. Он был настороже, потому что это был бы слишком большой грех по отношению к мештеру, слишком рискованное действие за его спиной. Она не стала его убеждать и спокойно ушла, даже бровью не повела. Такое хладнокровие нельзя было не оценить. Как он и ожидал, она не отступилась. Пришла в третий раз, в весеннем платье с цветочками, без шляпки. Тогда уж он сдался: он увидел в ее приходе дразнящее обещание. С этого момента стал смотреть на нее немножко иначе, но трудно сказать, стала ли она ему понятнее. Если до сих пор он считал ее энергичной, настойчивой и скрытной, то теперь она приобрела в его глазах и оттенок таинственности — за умение говорить намеками, вызывать напряжение, волновать. Она напоминала ему кошку, но это, естественно, не лишало ее привлекательности. Теперь он действительно попался на крючок и перестал думать о том, чем все это может кончиться.

Он совсем запутался, потерял представление о том, хорошо или плохо это, но, по-видимому, на душе у него было скверно, потому что в присутствии мастера он сидел как на иголках. Он никак не мог решить, нужно или не нужно намекнуть ему про это? Но он уже не пытался скрывать от самого себя, что теперь им руководит не один деловой интерес. Тут он действовал уже как мужчина, которому нравится женщина. Волей-неволей он оказался на ее стороне.

Он изменился, стал нервным, раздражительным, чаще пил, и если перебирал, то начинал колобродить, делать разные глупости, словно совесть не давала ему покоя и призывала сознаться во всем. Конечно, протрезвев, он забывал об этом.

Но все равно для него это было непросто. Он колебался. Обстановка заставляла его выбрать между этой сильной женщиной и ее мужем — мастером. Она влекла его все сильней и сильней, тут было не одно желание развлечься, это бы его не пугало, с этим бы он справился ради своего положения в семье Речана… А что, если она водит его за нос? Может он с уверенностью сказать, что нет? А что, если он вообще все это лишь придумал? Она о нем заботится. Когда он приходит в их дом обедать, всегда застает ее нарядной, словно он какой редкий гость… Только… только… это и все.

Речан? Тут дело другое. Его начинает мучить стыд перед ним, вместе с тем растет и злоба. Что он — слепой, ничего не видит? Почему все выпустил из рук? Зачем не смотрит, заботится только о замках! Но все равно это человек, который никогда не отрекся бы от него. Он относится к нему, как отец. И что-то Речан все же почуял, раз говорит об осторожности. Но почему заводит с ним речь о женитьбе?

Волент лежал, одетый, на кровати до полной темноты, с наслаждением и трепетом представляя себе все возможные ситуации, которые могли случиться во время остановки в лесу. В мечтах он был особенно смел, может и оттого, что именно смелости ему не хватило в нужный момент. Сегодня он спасовал. Куда что девалось? Он не узнавал самого себя. Откуда столько церемонии? Он запутывается. Это сейчас-то, на старости лет. Интрижки с женщинами — сколько угодно, уж он-то тут сробел, как сопляк! Почему он, Господи Боже, не попытался ничего предпринять? Ну хотя бы пообжиматься с ней. Как бы она отреагировала? Мог бы повести себя и умнее. Ведь что-то она хотела дать ему понять этим уходом в лес? Вернулась как ни в чем не бывало, даже слова не сказала… Она сама придумала эту поездку… Тайно от всех. Какой бы мужик этого не понял?

Ланчарич умылся, поужинал, запер дом и, осмотрев улицу, освещенную фонарями, сел в машину и поехал за город, в направлении поля, где тянулся длинный ровный ряд почти неестественно белых винных погребов, изящных, простых, построенных в одном стиле. В темноте они напоминали декорацию деревушки, какой она представляется любителям старины. Недалеко от них, почти на краю темных табачных полей, откуда доносился запах розовых и зеленых цветов виргинского и простого крестьянского табака, стоял дом с обгоревшей трубой, изрядно поврежденный войной, и рядом с ним — немного лучше сохранившаяся кузница из неоштукатуренных кирпичей. Ясное небо над горизонтом ждало восхода луны, что могло всякого человека радовать, но только не Волента. Ясная ночь была ему не на руку.

В кузнице он устроил гараж для своей машины с разрешения управляющего недалеким имением (окошки длинных низких конюшен и хлевов имения светились желтоватым светом керосиновых фонарей, как старые вагоны допотопных поездов). А в подвале под домом у Волента был склад.

Во двор он въехал, погасив фары, и остановил машину перед воротами кузницы. На минуту включил подфарники, чтобы убедиться, что замок в порядке, и вдруг что-то на досках ворот привлекло его внимание. Он потушил подфарники и пошел с фонарем с руке посмотреть, что это такое. Осветил доски и увидел надпись, сделанную детской рукой:

Палё пишу тебе тушью

Почему ты уехал в Канаду

и нам больше никогда

не встретиться!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Это была горькая жалоба, но откуда здесь взяться детям? Послание действительно было написано черной тушью, заостренной палочкой, которую, видимо, держала в руке девочка. Девочка? Скорее всего. Об этом свидетельствовал почерк, форма букв, наконец, и черная грусть. Волент старался сообразить, в каком же классе начинают употреблять тушь, и, когда он это вспомнил, ученица предстала перед ним как маленькая барышня. Такие девочки уже думают о нарядах, а не лазают по подвалам и не копаются в хламе. Открытие внушало беспокойство.

Он направился к заросшему входу в подвал и всю дорогу искал в глубинах огромного винного погреба с лабиринтом коридоров и коридорчиков подозрительных следов, но их не оказалось. В конце коридора была навалена груда всякого хлама. Он начал разгребать его, пока не добрался до небольшой железной дверцы. За ней у него был склад, товар из северной Словакии, аккуратно уложенный в три мешка. Один он перебросил себе за плечо, два других связал и поволок осторожно на улицу. По звуку можно было заключить, что в них жестяные банки и картонные коробки. На обратном пути он не мог избавиться от ощущения, что из темноты за ним кто-то следит. Он даже вспотел, но не остановился, словно отгоняя от себя подозрение. Спрятал мешки под сиденье в ящик, где хранил инструменты и запасную шину, которую после обеда перебросил в кузов и прикрыл брезентом. Потом выехал без света вон со двора, но далеко не уехал. Его не оставляло беспокойство. В середине ряда винных погребов он загнал машину в тупик, выскочил из нее и прокрался к дому. Минуту постоял под тутовым деревом, наблюдая за двором, потом вооружился деревянным топорищем и вошел в подвал. Ему даже не надо было вслушиваться, чтобы определить, что там незваный гость. На цыпочках пошел на звук. Кто-то шуровал в хламе перед железной дверцей его склада.