Джумпа Лахири - Низина

Древние греки не имели четкого представления о будущем. Для них будущее было категорией бесконечной и вечной. В учении Аристотеля говорилось, что человек не может с точностью сказать, будет ли завтра битва на море.

В предвкушении осуществления своих желаний, в неведении и в надежде — вот как жили в большинстве своем люди. Ее свекор со свекровью, например, ожидали, что Субхаш с Удаяном состарятся в доме, который для них выстроили родители. Они хотели, чтобы Субхаш вернулся в Толлиганг и женился на местной девушке. Удаян отдал свою жизнь за будущее, в надежде на хорошие изменения самого общества. Гори думала, что проживет замужем за Удаяном не каких-то два года, а всю свою жизнь. Субхаш здесь, в Род-Айленде, надеялся, что он, Гори и Бела станут настоящей семьей. Что Гори будет не только заботливой матерью Белы, но и настоящей женой ему.

Иногда понимание истории, какой ее видела Бела, казалось Гори даже удобным. Если рассуждать, как Бела, то Удаян мог считаться живым еще вчера, и Гори могла считаться его женой, хотя прошло уже пять лет после его гибели. Уже почти пять лет она была замужем за Субхашем.

То, что она видела с террасы в тот вечер, когда полиция схватила Удаяна, теперь был каким-то пробелом в ее памяти. Пространство защищало ее гораздо надежнее, чем время, — это огромное расстояние между Род-Айлендом и Толлигангом. Эта картина виделась ей словно бы издалека — через океаны и континенты. И те пережитые моменты как бы поблекли, становились все менее и менее видимыми, а потом и вовсе невидимыми. Но она знала — они есть. То, что хранится в памяти, отличается от наших воспоминаний, как сказал Огюстен.

С другой стороны, рождение Белы воспринималось Гори как вчерашний день. Тот летний вечер врезался в память яркой картиной. Ей вспоминался дождь на пути в больницу, лицо акушерки над ней, море за окном. Больничная сорочка, липнувшая к телу, игла шприца, вонзившаяся в руку. Казалось, будто все происходило только вчера. Будто только вчера она впервые взяла на руки Белу и посмотрела на нее. Будто только вчера эта тяжесть беременности внезапно исчезла, и ушла специфическая уродливость ее собственных телесных форм.

Днем она забирала Белу из садика — это всегда была только ее обязанность, никогда не Субхаша. Он сейчас занимался научной работой в лаборатории в Нью-Бедфорде, в пятидесяти милях езды отсюда. Уходил и возвращался в одно и то же время, и вся ответственность за Белу лежала в эти часы на Гори.

Она приходила в садик и находила Белу, уже одетую в курточку, сидящую перед узеньким шкафчиком в раздевалке. Он напоминал Гори вертикальный гробик. Бела не бросалась, как другие дети, в объятия Гори, спеша показать рисунки и дожидаясь от матери похвалы. Она степенно шла навстречу, спрашивала, что сегодня будет на обед, а иногда интересовалась, почему за ней не пришел Субхаш. Она никогда не рассказывала, как проходил день сегодня в группе.

Потом они с Белой возвращались домой. В подъезде Гори заглядывала в почтовый ящик под фамилией Митра.

В Калькутте имена на ящиках всегда были красиво написаны кисточкой, здесь же они были намалеваны наспех, а на некоторых дверцах и вовсе отсутствовали. Из ящика она доставала счета, квитанции и научные журналы, которые выписывал Субхаш.

Ей самой редко что приходило. Иногда только письмо от Манаша. Читать эти письма было даже как-то боязно — слишком много воспоминаний они навевали. Как Манаш с Удаяном занимались вместе в квартире ее дедушки и бабушки и как благодаря их дружбе она познакомилась с Удаяном. Те времена оставались в ее памяти и в ощущении от прикосновения к бумажному листку письма.

От Маната, а также из газет в библиотеке она получала кое-какие новости. Поначалу она еще пыталась представить себе, что там происходит, но информация была слишком скудной. Пролитая кровь множества людей сливалась в одно огромное расплывчатое пятно.

Кану Санъял, пока еще живой, находился в тюремном заключении. Чару Маджумдара тоже поймали и заточили в одну из камер Лаль-Базара. Он умер в калькуттской тюрьме в то лето, когда родилась Бела.

Многие соратники Удаяна по-прежнему подвергались пыткам в тюрьмах. Нынешний мэр Калькутты Сиддхартха Шанкар Рай, поддерживаемый партией «Индийский национальный конгресс», отказался от проведения расследований в отношении тех, кто уже погиб.

Повстанческое движение в Индии к этому времени стало предметом внимания некоторых знаменитых интеллектуалов на Западе. Симона де Бовуар и Ноэм Чомски написали дочери Неру письмо с требованием освободить политических заключенных. Но перед лицом возрастающего массового протеста против коррупции и неправедной внутренней политики Индира Ганди объявила в стране чрезвычайное положение. В прессе ввели мощную цензуру, чтобы пресечь всякие разговоры о происходящем.

Даже теперь Гори подсознательно еще ждала новостей от Удаяна. Ждала, что он узнает о существовании Белы и о возможности воссоединиться с ними. Или хотя бы узнает, что их жизнь продолжается своим чередом.

Прошло два года с тех пор, как Субхаш закончил писать и защитил диссертацию — «Анализ уровня эвтрофикации Нэрроу-Ривер». Это был 1976 год — год двухсотлетия Америки. То есть семь лет прошло с тех пор, как он прибыл сюда.

Почти пять лет он не приезжал в Калькутту. Родители его в письмах теперь выражали желание увидеть Белу, но Субхаш отвечал, что она еще слишком мала для такого тяжелого перелета, да и он слишком занят работой. Иногда он посылал им фотографии и немного денег — отец уже вышел на пенсию. Чувствовалось, что родители смягчились, но Субхаш был пока не готов увидеться с ними снова. В этом вопросе они с Гори были солидарны.

Но у него имелась и своя подлинная мотивация. Ему не хотелось увидеться с ними, ведь только они на всем белом свете знали, что Бела не его дочь. Они бы ему напомнили его место, относились бы к нему как к дяде девочки и ни за что не захотели бы воспринять его другую, гораздо более важную роль.

Его исследовательская практика в Нью-Бедфорде подходила к концу. По вечерам он подрабатывал — преподавал химию в общественном колледже в Провиденсе.

Сначала он подумывал о том, чтобы переехать в Южный Массачусетс, поближе к работе. Но работа там вскоре должна была закончиться, и он уже подыскал себе в Род-Айленде более просторную квартиру, откуда дойти до университетского городка можно было пешком. Тем более здесь ему обещали место в лаборатории в Наррагансете, и Бела посещала здесь университетский детский садик.

Дорога от работы до дома занимала у него около часа. Когда он по вечерам видел Белу, ему казалось, что она опять немножечко изменилась — подрастала и крепла прямо на глазах, и ее хриплый басовитый голосок становился еще сочнее за время его отсутствия.