Мишель Шнайдер - Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика

Гринсон ответил тотчас же:

«Дорогая, дражайшая Анна Фрейд.

С Вашей стороны действительно великодушно написать мне с таким пониманием. Это был страшный удар во многих отношениях. Она была моя пациентка, я заботился о ней. Она была такой жалкой, в ее жизни было так много страшного. У меня были надежды, связанные с ней, мы думали, что продвигаемся вперед. Теперь она мертва, и я осознаю, что все мое знание, мое желание и моя решимость оказались недостаточны. На самом деле я был для нее больше, чем внимательный терапевт. Чем я был для нее? Я не знаю. Возможно, братом по оружию в битве с тьмой. Возможно, мне следовало увидеть, что я был для нее и врагом, так же, как и она для меня. «Рабочий альянс» имеет свои пределы. Это не моя вина, но я последний мужчина, который бросил эту странную и несчастную женщину. Видит бог, я старался, но не смог преодолеть все деструктивные силы, которые были развязаны в ней несчастьями ее прошлой и даже настоящей жизни. Иногда я думаю, что весь мир желал ее смерти — или, во всяком случае, многие люди в мире, особенно те, кто после ее смерти скорбел напоказ. Это приводит меня в ярость. Но, прежде всего, я чувствую печаль и разочарование. Это удар не только по моей гордости, но и по моей науке, хорошим представителем которой я себя считаю. Мне понадобится время, чтобы пережить это; я знаю, что от этого останется шрам. Мои добрые друзья прислали мне сочувственные письма, и это помогло. Мне больно вспоминать, но, только думая об этом, я смогу это когда-нибудь забыть…»

Несколько месяцев спустя Гринсон снова берется за перо: «Я должен успокоить моих друзей и неприятелей. Я все еще работаю!»

Анна отвечает ему: «Марианна Крис этим летом много говорила со мной о Мэрилин Монро и о ее работе с ней; я думаю, никто не мог бы удержать ее в этой жизни».

Через три года Гринсон написал еще одно письмо, которое так и не отослал.

«Санта-Моника, сентябрь.

Милая Анна Фрейд.

Я заканчиваю книгу. Это для меня единственный способ выйти из смерти. Мне пришла странная мысль. Судите сами. Писать — значит отдавать себя на милость ребенка, который есть в каждом из нас. Марать бумагу меня толкает та же нужда, которая заставляет ребенка кричать, чтобы привлечь внимание. Но чье внимание?

Ваш преданный,

До самой смерти он продолжит переписку с Анной, которая в лечении актрисы сыграла роль психоаналитика-супервизора. Представляется, что он боролся с чувством вины, ссылаясь на судьбу своей пациентки и судьбу психоанализа. В его бумагах было найдено это незаконченное и недатированное письмо.

«Санта-Моника.

Дорогая Анна Фрейд, уважаемый друг, Вы правы. Судьбы предначертаны. Есть имена, буквы, высказывания, выгравированные в глубинах нашего забвения, как эпитафии на надгробных камнях. Я поражен, видя в жизни моей пациентки повторение определенных событий. Знаете, что я узнал? Приемная мать Мэрилин, та, без которой она бы не стала известной всем нам звездой, как и она, страдала алкоголизмом и зависимостью от лекарственных препаратов. Грейс МакКи умерла в сентябре 1953 года от передозировки алкоголя и барбитуратов. Она была похоронена на кладбище Вествуд Мемориал Парк, там же, где мы проводили в последний путь Мэрилин. Но Мэрилин не присутствовала на похоронах Грейс».

В 1965 году отношения Гринсона и Анны Фрейд стали носить более явный организационный и финансовый характер. Гринсон, создавший фонд психоаналитических исследований в Лос-Анджелесе, нашел решение проблемы недостатка места для консультаций в клинике Хэмпстед. Основным жертвователем стала Лита Анненберг Хазен. Она предоставила необходимые средства для покупки нового помещения, и когда дом Фрейда по адресу Мэрсфилд Гарденс, 14, был выставлен на продажу, клиника Хэмпстед оказалась в состоянии его купить. В феврале 1968 года, после работ, осуществленных по планам Энрета Фрейда, архитектора и любимого брата Анны, который был старше нее на три года, дом наконец был готов. В то время Гринсон лечился от ужасных мигреней инъекциями транквилизаторов.

Когда в 1969 году умер его последний психоаналитик, Макс Шур, Гринсон снова обратился к Анне. Она ответила: «Я согласна с вами в том, что траур — ужасная работа, несомненно, самая трудная. Его делают выносимым только те моменты, которые вы также очень хорошо описываете, когда мы мимолетно чувствуем, что утраченный человек вошел в нас и мы приобрели что-то, отрицающее смерть».

В том же письме она отвечает на его просьбу разрешить называть ее по имени: «Я с удовольствием буду называть Вас Роми, а Вы можете звать меня Анной при одном условии: обещайте мне, что не будете роптать против судьбы, Бога (?) и мира, когда мне придет пора исчезнуть. Мой отец называл это «не топать ногами». Мы топаем ногами, возмущаясь судьбой, но, как вы показываете, делаем больно только самим себе и вследствие этого нашим близким. Мне бы не хотелось знать, что когда-нибудь я стану для вас причиной этого».

После этого Ральф Гринсон и Анна Фрейд обменялись письмами насчет документального фильма о клинике Хэмпстед, который Гринсон считал необходимым для сбора средств. Анна и Дороти Берлингем-Тиффани согласились, после уговоров, сняться в этом фильме, который, впрочем, нашли очень хорошим и на который возлагали много надежд. Гринсон умер, не дождавшись выполнения своего плана — показать фильм по всей Калифорнии. В последнем написанном ему письме, в ноябре 1978 года, Анна спрашивает: «Что станет с психоанализом в будущем? Кто станет его хребтом, когда наше поколение исчезнет?»

Гринсон умер 24 ноября 1979 года. Анна, сама пятью днями раньше потерявшая свою спутницу, Дороти, пишет Хильди: «Вы спрашиваете, кто поедет теперь со мной в отпуск. Ответ прост: я поеду одна, потому что не верю в запасных спутников. Я пытаюсь научиться быть одной вне работы».

Хильди отвечает, что для нее также начинается одиночество: «Меня мучает ужасная ностальгия по всем этим чудесным годам, по тому времени, когда мы часто бывали вместе, вчетвером».

Во время собрания психоаналитиков в память Ральфа Гринсона Анна произнесла от имени фрейдистского института хвалебную речь:

«Мы готовим новые поколения психоаналитиков во всем мире. Но мы еще не открыли секрет, который бы позволил подготовить настоящих преемников таких людей, как Роми Гринсон, мужчин и женщин, использующих психоанализ до его последних пределов, чтобы понять самих себя, чтобы понять себе подобных, чтобы общаться с миром в целом. Ральф Гринсон был увлеченным человеком, для которого психоанализ был не просто профессией, а настоящим образом жизни».

От имени Психоаналитического общества Лос-Анджелеса Альберт Солнит произносит прощальную речь в честь «капитана Гринсона, доктора медицины»: «Это был ученый, клиницист и романтик. С детства до самой старости он любил жизнь во всех ее формах, во всех ее выражениях: музыкальном, поэтическом, артистическом и спортивном. Он всегда был неравнодушен к судьбам тех, кто старался реализовать себя, тех, кто терпел неудачу, тех, кто проигрывал в жизненной борьбе, тех, кто страдал и нуждался».