Шерли Грау - Кондор улетает

Бывают же должности, черт побери. Она приходит каждое утро в девять, перекладывает в шкафах белье и встряхивает саше, чтобы лучше пахло. Потом заходит поболтать к сиделке Старика — последние пять лет это мисс Холлишер. Потом Вера ходит по дому и проверяет, не нужно ли где подновить стены и двери: если нужно, она зовет маляра. Потом обходит дом снаружи, выискивая, где облупилась краска и где надо заменить доски. Дом Старика всегда в безупречном состоянии — ни пятнышка ржавчины, ни трещинки, ни вмятины, ни следа каблука на натертом полу. Старик умирает красиво. Так, во всяком случае, говорит Вера. Закончив обход, она возвращается домой. В час дня она уже всегда дома. За это ей платят девяносто долларов в неделю.

Раньше Вера нигде не работала. Это мисс Маргарет взбрело в голову. Я не думал, что Вера согласится, и прямо так и сказал, но мисс Маргарет стояла на своем: «Я сейчас ей позвоню». А от телефона она вернулась, ухмыляясь до ушей. Вера мне не сказала, что она ей говорила, но они тут умеют уговаривать, если ты им нужен. И дадут тебе все, чего захочешь. Они купили нам два дома — один в Новом Орлеане (на то время, когда семья туда приезжает) и один в Коллинсвиле, где мы теперь, собственно, и живем. И тот и другой — подарок к рождеству. Но дело тут в том, что мы им нужны — и Вера, и я. А если им что нужно, так они за это платят.

Жаль, у меня нет сынишки, а то бы они и его взяли. И все было бы в одной семье.

Я говорю: надо бы все-таки уйти. Двадцать лет на одном месте — срок достаточный. Но не ухожу.

До сих пор помню, каким ошалелым я был первые месяцы. Все время глаза таращил — и в новоорлеанском их доме, и в Порт-Белле. Да неужели это я, черномазый мальчишка из Галф-Спрингса, штат Миссисипи, расхаживаю среди всей этой роскоши?

И наконец, сам Старик, мистер Оливер. Ему скоро будет девяносто пять, а первый сердечный приступ случился с ним лет тридцать назад, так я слышал. Когда я к ним поступил, он еще держался молодцом, но потом у него был удар, и он так и остался парализованным. Но не думайте, с головой у него все в порядке. Все свои деньги он сам нажил, начав на пустом месте. Порой мне чудится, что дом этот построен из пачек долларовых бумажек, а порой — что дорожки вымощены золотыми самородками. Иногда вдруг словно блеснет что-то или сверкнет, точно лезвие… Но не в этом дело. Старик все сам нажил и продолжает наживать. Даже когда он так устанет и ослабеет, что телефонную трубку я ему к уху прижимаю, он все равно думает, планирует и притягивает к себе деньги, как магнит. Худой, высохший старикашка сидит день за днем в специально для него изготовленном кресле в специально для него построенной оранжерее (в теплом сыром воздухе ему легче дышится) и смотрит, как порхают в гигантской клетке специально для него купленные птицы.

Вот так-то. Я думаю, что они все полоумные, а они обо мне вовсе ничего не думают.

Каждое утро Стэнли должен был отпирать оранжерею. Ему полагалось величественно пройти по коридору, который начинался в западном углу вестибюля, и распахнуть двустворчатую дверь, которая вела в оранжерею. Но, очутившись внутри, он на время забывал о величавом достоинстве и стремительно нырял в лабиринт кадок и древесных стволов, чувствуя, как ему щекочут шею холодные плети орхидей и мохнатые кончики лиан. Быстрее, быстрее — к птичьей клетке. Проверить птиц… убрать сдохших. Пока нет Старика. Затем осмотреть живых… а Старика уже везут. Если какая-нибудь сидела, нахохлившись, Стэнли полагалось тут же схватить ее, свернуть ей шею и спрятать трупик. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Старик увидел, как птица умирает или сидит вялая и больная.

Иногда Стэнли казалось, что все это придумано нарочно, чтобы ему было труднее. Почему бы, скажем, не разрешить ему открывать оранжерею чуть раньше? Тогда бы не приходилось в последнюю минуту судорожно искать, куда спрятать дохлых птиц…

Но дело было не в том. В доме все подчинялось строгому, раз навсегда заведенному порядку. Этот порядок не подлежал изменениям.

Стэнли с ненавистью посмотрел на птичью клетку. Огромное, похожее на приплюснутый арбуз сооружение, сплетенное из тростника и соломы, поднималось от каменных плит пола к самому потолку. Мисс Маргарет говорила, что клетка сделана по образцу примитивных верш бразильских индейцев.

Возможно, она годится ловить рыбу, рассуждал Стэнли, но для птиц это сущий ад. Они дохли по две-три штуки в день все время с тех пор, как ее здесь поставили шесть лет назад. Сколько же тысяч я их перетаскал! — думал Стэнли.

Мисс Маргарет, вместо того чтобы разобрать клетку, постоянно заменяла мертвых птиц живыми. Каждую среду прибывала новая партия. Но если Старик и замечал, что количество птиц меняется в зависимости от дня недели, он никогда об этом не говорил.

В конце концов даже мисс Маргарет поняла, что надо принимать какие-то меры, и пригласила университетского профессора, разбирающегося в таких вещах. Лысый невысокий человек в очках с толстыми стеклами вытащил из клетки всех обитателей, обработал ее каким-то порошком и посадил совсем новых птиц. Более стойкого вида, сказал он. Против чего стойкого? — думал Стэнли. Но может быть, Старик…

Он оглядел пол клетки. Дохлых нет. Присмотрелся к птицам, порхавшим с ветки на ветку. Некоторые даже пели — этого он уж давно не слыхал. Но и молчавшие казались вполне здоровыми. Сегодня мне повезло, подумал Стэнли. Ему смертельно надоело таскать из клетки застывшие костлявые тельца, Иногда он не успевал выбросить их в боковую дверь и должен был прятать к себе в карман. А однажды, в особенно неудачный день, когда сдохло сразу не то четыре, не то пять штук, ему пришлось спрятать одну в рукав. А она уже воняла. Во влажной жаре оранжереи разложение наступало быстро — много быстрее, чем на открытом воздухе.

Но в это утро — ни одной мертвой, ни одной.

Когда ввезли хозяина, Стэнли выпрямился и стал по всей форме, заложив руки за спину. Сегодня Старик был одет для прогулки — белые фланелевые брюки, синяя куртка. Широкий галстук был завязан на тощей шее с геометрической точностью. Как всегда по утрам, кресло катила Элизабет, горничная с верхнего этажа.

Стэнли старательно отводил взгляд от ее янтарных глаз, которые всегда так в него и впивались. Он не собирался путаться с этой девкой. Нет, спасибо. Он уже немолод, и у него есть жена… Нет, это не для него.

Элизабет поставила кресло на обычном месте, в самом центре оранжереи, где за зеленой завесой растений не было видно стен. Тут стояла особая тишина, нарушаемая лишь жужжанием вентилятора и прерывистым шорохом воды, которую время от времени выбрасывал увлажнитель.

Читать дальше