Шерли Грау - Кондор улетает

— Ну, это утешение не большое, — сказал Старик.

Маргарет развелась и уехала в Париж учиться в Сорбонне. Она не написала оттуда ни одного письма, однако каждое воскресенье аккуратно посылала открытку.

— Еще одна, — сказал как-то утром в конторе Старик.

Роберт посмотрел на открытку:

— Опять та же картинка. Она весь прошлый год только эту и присылала.

На открытке была изображена химера с Нотр-Дам. Старик щелчком сбросил ее в корзину для бумаг.

— Наверное, она воображает, что это очень остроумно.

— А! — сказал Роберт. — Мне это как-то в голову не приходило.

Старик повернулся и вскинул ноги на письменный стол. Все тот же облезлый дубовый стол, все та же серая замызганная контора. Все те же мутные от грязи окна, выходящие на пыльные деревья вдоль тротуаров Эспленейд-авеню. Все те же звуки, доносящиеся с реки.

— Ты по-прежнему ездишь в свой рыбачий домик? — спросил Старик у пыльного окна. — Тебе это еще не надоело?

По горлу Роберта прошла судорога. В груди все сжалось. Осторожней! Будь начеку.

— Совсем нет. Я был там несколько дней назад.

— Хорошо клюет?

— Не знаю. Я просто сидел на крыльце и смотрели по сторонам.

Старик перекинул ноги на другой край стола.

— Ты устраиваешь свои дела с женщинами очень неплохо.

— Что? — Он не верил своим ушам, но знал, что попался.

— И все-таки, — сказал Старик, — Анна знает…

— Анна не знает.

— Анна догадывается, — продолжал Старик. — Она хочет ребенка. Она мучается оттого, что у нее нет ребенка.

— Она никогда ничего не говорила.

Старик улыбнулся медленной улыбкой.

— Она знает, что ты для меня как родной сын. А она любит своего отца и не захочет отнять у него сына.

— Это глупо! — Роберт хлопнул ладонью по столу.

— Нечего злиться из-за того, что другие знают твой секрет. — Старик продолжал улыбаться. — Она совсем не глупа. Она поступает именно так, как я надеялся.

Роберт сел и положил ноги на противоположный угол стола. Старик тотчас опустил ноги на пол.

— Если я иногда и пересплю с кем-то, — сказал Роберт, — что тут такого?

— А разве я что-нибудь сказал?

— Вы сказали… — Роберт умолк. Он перебрал в памяти слова Старика и не обнаружил в них даже намека на обвинение.

— Может быть, — сказал Старик, — иначе с Анной и нельзя жить?

Роберт замотал головой.

Перепугавшись, следующие шесть месяцев он не встречался больше ни с кем. Пока окончательно не убедился, что его жена уже давно беременна. Тогда он отправился на трехдневную охоту, захватив танцовщицу из ночного клуба по имени Уилли Мей, стенографистку по имени Коринна и сиделку по имени Таня. И еще два ящика виски.

Пять месяцев спустя Анна родила сына, которого назвали Энтони, — пухлого темноволосого младенца, очень похожего на нее.

Маргарет телеграфировала из Парижа: «Выезжаю немедленно посмотреть малыша». Но приехала она почти через год.

Поезд отошел от перрона в Мобиле — теперь он будет два часа медленно ползти до Нового Орлеана. Маргарет сидела у окошка в своем купе и смотрела на нескончаемую полосу зеленого болота. Вот скука, думала она.

Она попробовала гулять по поезду, но после второго раза ей надоело снова и снова нажимать на ручки вагонных дверей. А потому, открыв изящный несессер из крокодильей кожи, она принялась приводит в порядок свое лицо. Занималась она этим неторопливо и тщательно, так что кончила всего за десять минут до того, как поезд втянулся под своды вокзала.

Маргарет оглядела себя в зеркале, занимавшем всю высоту двери. Она заметно похудела. Ее темные миндалевидные глаза были слегка подведены и от этого казались больше и глубже. Кудрявые, коротко подстриженные волосы прилегали к голове, как шапочка, как нарисованная прическа фарфоровой статуэтки.

Красавицей она не была, но мужчины часто смотрели ей вслед.

— На тебя смотрят только мужчины со вкусом, — сказал Жорж Лежье. Они познакомились как-то днем в «Ротонде», где были заняты всего три-четыре столика — за ними сидели студенты, они пили и хохотали. Тут полагалось быть Джеймсу Джойсу, но его не было. В Париж как будто приехал Хемингуэй, но и он сюда не пришел. Маргарет изнывала от досады и скуки, пока с ней не заговорил Жорж Лежье. Он был очень высок и очень худ, с темными, глубоко посаженными глазами и крючковатым носом. Он учился поварскому искусству, чтобы потом, сказал он, вернуться в ресторан своего отца в Лионе.

Они разговаривали по-французски две недели, прежде чем она узнала, что он из Нью-Йорка. Да и то случайно. Как-то ночью у него на квартире, когда, ошалелый от долгих объятий, он потянулся к выключателю и дотронулся до оголенного провода. Вырвавшееся у него ругательство неоспоримо засвидетельствовало, какой язык был для него родным.

Маргарет уставилась на него — он, морщась, посасывал обожженный палец — и принялась хохотать.

— Сукин ты сын!

Он заявил, что, если бы не этот его единственный промах, она в жизни ни о чем не догадалась бы.

— Как-никак, мой отец родился в Лионе. И я вполне мог быть французом. И ресторан у него есть.

— Это вовсе не значит, что ты француз, — сказала Маргарет. — Это значит, что ты лгун.

Маргарет вспомнила его голую грудь, почти совсем безволосую, его сосредоточенно нахмуренные брови, худые руки и плечи, где мышцы под бледной кожей были точно узлы на тонкой веревке. Она помнила каждый дюйм его тела.

— Мешок костей, — говорила она презрительно.

— Но тебе же нравится.

— Ты слишком самодоволен. Я просто тебе льщу.

— Ну, так польсти еще. Я, кажется, вхожу во вкус.

А потом он внезапно собрался уезжать. Был зимний день, блестевшие от слякоти улицы затягивал туман. Маргарет поднялась по сырым, воняющим мочой ступенькам и толкнула дверь в его квартиру. Он ждал ее, сидя на столе перед единственным окном. Позади него в смутном сером небе торчали витые печные трубы.

— Я еду домой, — сказал он. — Уже купил билет.

Внутри у нее все оборвалось.

— Почему?

— Денег больше нет. Я и так продержался дольше, чем рассчитывал.

— Ты едешь в Нью-Йорк?

— Куда же еще? Буду работать у отца. Убирать со столов. Или готовить соусы, если сумею его уговорить.

Маргарет состроила гримасу:

— Я могла бы одолжить тебе денег, чтобы ты остался.

— Спасибо, не нужно. — Он поцеловал ее в шею. — Да и вообще во время депрессии рестораны не слишком процветают, и, может быть, отцу пригодится моя помощь.

— А почему бы нам не пожениться?

— Нет, — сказал Жорж. — Я не из тех, кто женится.

— Так я поеду с тобой. Мне нравится Нью-Йорк.

— Нет.