Николай Камбулов - Разводящий еще не пришел

— Это ты? — Он даже и не повернулся, только чуть-чуть приподнял голову.

— Сиди, работай, мешать не буду.

— Ты была на репетиции? — Лев Васильевич перебросил несколько страниц и на полях возле первого абзаца поставил два восклицательных знака.

Через плечо Елена хорошо видела эти жирные, похожие на колья знаки. «Как первоклассник», — улыбнулась она, открывая шкатулку.

— Нравится тебе роль? — Лев Васильевич разогнул спину и снял очки.

— Очень, — ответила Елена, пришивая пуговицу. Лев Васильевич вновь надел очки и повернулся к ней:

— Серьезно?

— Да. — Елена откусила зубами нитку, повесила тужурку на место. — Ложись спать, ведь завтра рано вставать.

— Я не поеду на занятие. Громов сам будет проводить, решил выступить в роли командира батареи. Благоглупость! — Он поднялся. сунул руки в карманы пижамы, скривил тонкие губы.

Муж вдруг показался Елене маленьким-маленьким. Она сравнила его с Бородиным: Степан — великан, но немного беспомощный, Лева же цепкий, беспокойный, и он нравился ей таким.

— Честно говоря, после ухода Водолазова я должен быть командиром полка. Опыт, знание артиллерии, строевой службы, — сказал Лев Васильевич. — А вот не назначили! Ничего, Елена, свое возьму. — Он наклонился к жене, прошептал: — Гросулов, Петр Михайлович, говорит: тянись изо всех сил. Вот так-то. — Он усадил ее рядом, почувствовав под руками мягкие округлые плечи, начал рассматривать ее лицо: нос слегка вздернут, губы чуть припухлые, глаза с кристалликами в зрачках...

— Что ж молчишь?

— Не знаю, что и сказать. Может быть, будем спать, завтра тебе рано вставать, — повторила она.

Он обнял ее, поцеловал и, словно стыдясь этого, вскочил:

— Ты ложись, я посижу...

Когда она укрылась одеялом, произнес:

— Наивный.

— Кто?

— Громов.

— Почему?

— Сегодня он распорядился, чтобы Узлов один управлял взводом на занятиях. Хватит он с ним горюшка... Такого человека не воспитаешь. Узлов неисправим.

Работал Крабов долго. Лег, когда в соседнем дворе пропел петух. В комнате было темно, но постепенно он пригляделся и начал различать вещи. Однако мысли его витали за пределами квартиры. Он был свидетелем недавнего разговора Громова с командиром батареи капитаном Савчуком. Лейтенант Узлов проводил политические занятия с личным составом первого взвода. Материал он изложил довольно толково, живо. Когда артиллеристы покинули учебный класс, присутствовавший на уроке Савчук спросил Узлова: «Вы серьезно решили уволиться из армии?» Лейтенант резко ответил: «У меня впереди жизнь, товарищ капитан. Я не хочу здесь прозябать. Мне нужны знания, специальность. А кто мне их в полку даст? Вы? Не дадите!» Это Савчуку показалось оскорбительным: он не имел высшего образования, но за плечами были два фронтовых года (попал Савчук на войну шестнадцатилетним мальчишкой), артиллерийское училище, восемь лет службы на командирских должностях — разве все это ничего не стоит! И, конечно, командир батареи, вспылив, крепко отчитал Узлова, назвал его слепым, самовлюбленным франтом. Случай этот стал известен Бородину, потом дошел до Громова. Командир полка вызвал Савчука. «Чем занят Узлов в свободное от службы время?» — спросил Громов у капитана. Тот пожал плечами: о каком свободном времени спрашивает командир полка, разве оно есть у военных? Удивительное дело — Громов очень спокойно доказал капитану, что есть и обязательно должно быть и что долг командира — помочь подчиненному разумно использовать это время. «Вы посоветуйте Узлову принять участие в художественной самодеятельности», — сказал Громов. «Но ведь там одни солдаты, а он офицер», — промолвил Савчук. Эти слова покоробили командира полка, и он перешел на повышенный тон: «Ну и что? Разве это зазорно?» Громов долго разъяснял капитану, что солдаты нынче грамотные, понимают, где офицер допускает панибратство, где проявляет подлинные товарищеские отношения. ..

— Посмотрим, посмотрим, — прошептал Крабов. Он попытался уснуть, но через минуту вспомнил, как Бородин после совещания горячился перед Громовым, отстаивая предложение Шахова, и открыл глаза. «Ох и схватятся они когда-нибудь! Это уж точно, характер у них как будто бы один. Посмотрим, посмотрим...»

Ему показалось, что жена не спит. Елена действительно не спала.

— Лева, знаешь, о чем я думаю? — сказала она вкрадчивым голосом.

— Нет...

— Тяжело Степану одному с Павликом. Давай возьмем мальчика к себе, на время, конечно.

Разговор о детях был самым щекотливым, он всегда приводил к нежелательным для Крабова упрекам, воспоминаниям. Ему не хотелось, чтобы и на этот раз так произошло, и он уступил ей.

— Можно. Хлопец он тихий, послушный, не то что отец.

— Согласен?

— Согласен. Но как Степан? Ты же его знаешь, упрямый калмык, не услышишь ни стенаний, ни жалоб, для него весь мир — весна.

— Уговорю...

Крабов глянул в окошко. Занималась заря.

— Пойду в штаб, выход в поле намечен по тревоге...

Елена не отозвалась. Он быстро оделся, не включая света, тихонько прикрыл за собой дверь.

В эту ночь не один Крабов «страдал» бессонницей. Очень поздно покинул казарму Рыбалко. Уходя, старшина проверил, все ли солдаты и сержанты спят, хорошо ли они приготовили обмундирование, чтобы утром быстро одеться, взять оружие и по команде выйти на улицу, построиться. Будто бы все было на месте.

Кто мог бы подумать, что Цыганок, этот «ловчила» и «художник», рядовой Цыганок способен проникнуться заботой о том, как бы его взводу оказаться первым в парке, утереть нос остальным взводам и батареям!..

Вечером на спортивной тренировке Цыганок встретил знакомого писаря из штаба полка. Поговорили о том о сем. Цыганок рассказал, как на совещании офицерского состава «чехвостили» лейтенанта Узлова и что жаль ему этого парня. Была бы его на то воля, он, Цыганок, отпустил бы Узлова на все четыре стороны, пусть двигает науку, коли имеет тягу к ней. «Завтра он будет самостоятельно управлять взводом, растеряется и опять его вызовут на коврик», — посочувствовал Цыганок. Писарь в тон ему сказал: «А сбор будет по тревоге, определенно накуролесит».

Цыганок сразу сообразил, как помочь лейтенанту. Он встретил Узлова возле казармы, сообщил: «Товарищ лейтенант, новость: выезд в поле состоится по тревоге. Сбор в парке. Это я пронюхал у своего дружка, писаря из штаба, особый секрет». Узлов вначале хотел сделать выговор солдату за болтовню, но передумал, лишь строго бросил: «Хватит вам сочинять, идите в казарму».

Цыганку не раз приходилось собираться по тревоге, он понимал, как это происходит.

Лежишь под теплым одеялом, на зорьке пятый сон видишь, и тут вдруг, словно пушечный выстрел, грохнет:

— Тревога!