Николай Камбулов - Разводящий еще не пришел

— Все это верно, — сказал Крабов. — Однако я полагаю, что стрельба не входит в функции работы партийного бюро.

— Лев Васильевич, но ведь командир решил — моя обязанность мобилизовать коммунистов на выполнение этого решения. А потом, есть ли в полку такие дела, которые не касались бы партийной организации?

— Конечно, нет, — подтвердил Громов.

Крабов умолк, но по выражению лица было заметно, что остался при своем мнении. Когда выслушали разведчиков-специалистов, когда выступил и он, Шахов, когда приняли короткое решение и начали расходиться, Крабов подошел к Бородину, сказал:

— Ты пойми меня, Степа, я не против, но, думаю, чуток рановато. Зима, плохая видимость... Хорошее дело можно загубить.

— Ах вот ты о чем! Так бы и говорил. — Бородин показал ему бюллетень погоды. — Ожидается приличная видимость. А потом, Лева, погоду делают люди. Это надо понимать, люди — мы, все тут...

«Да, люди, — подумал Шахов, — но все же было бы лучше, если бы завтра солнце светило».

Над горами неподвижно висели тяжелые облака, временами набегал ветер, кружил по полю снежные вихри.

Батарея только что заняла новые огневые позиции. Шахов продолжал выполнять свое привычное дело. Хотелось лучше осмыслить, «переварить» тактический замысел стрельб, еще и еще мысленно «ощупать» местность. На это отводилось очень мало времени. Шахов, не отрывая бинокля от глаз, одним дыхом выпалил:

— Первое орудие основное. — Сделав небольшую паузу, тем же звенящим в морозном воздухе голосом добавил: — Основному тридцать ноль-ноль...

— Тридцать-ноль! — эхом отозвался Петрищев.

— Готово! — доложил наводчик Околицын.

— Первое готово! — сообщил командир орудия.

— Второму — веер...

— Третьему...

Команды слышались отовсюду: справа и слева. Когда был построен параллельный веер и установлен единый угломер батареи, началась проверка ориентирования орудий в основном направлении и определение наименьших углов. Теперь можно было чуть-чуть передохнуть. Шахов подошел к Узлову. Узлов рассматривал испещренный цифрами блокнот командира орудия. Сличив переведенные углы по таблице. Узлов вылез из окопчика и начал пританцовывать от холода.

К огневым позициям подкатил «газик» командира полка.

Шахов доложил Громову:

— Товарищ подполковник, первая батарея готова к отстрелу огневых задач.

— Подходяще, значит, торопились не спеша. — Он задержал свой взгляд на Узлове: ему показалось, что лейтенант повзрослел по сравнению с тем, каким он видел его на партийном собрании.

Громов проверил установки, ему понравилась работа огневиков. Уходя, он отозвал в сторону Шахова:

— Стрелять будете первыми, хорошо получится, разрешим второму взводу.

Шахову хотелось крикнуть: «Слушаюсь!» Но в груди что-то сперло, и он тихо сказал:

— Постараемся, товарищ подполковник.

— Капитан Савчук даст вам подробный инструктаж.

Громов объехал огневые позиции, проверил готовность к стрельбам, возвратился на командный пункт в сумерках. В палатке было душновато. В печурке потрескивали поленья. Громов собрался поставить чайник, но одному не хотелось приниматься за ужин, и он, накинув на плечи полушубок, вышел покурить, в надежде, что скоро подойдет Бородин, и они вместе поужинают...

Задумчиво стояли деревья. Невесомо и безучастно падали на землю мохнатые снежинки. Было безветренно, и немота царствовала далеко вокруг, словно все погрузилось в крепкий и долгий сон, нарушить который, пожалуй, не в состоянии ничто на свете.

Громов стоял, прислонившись плечом к стволу старой сосны. Видимо, там, над верхушками высоких деревьев, гулял ветер, потому что в плечо отдавала небольшая дрожь, и он улавливал слабый, дремотный гул, впрочем не мешающий его мыслям. В воображении рисовались картины прошедших стрельб, тяжелый труд подчиненных ему людей, изнурительная работа полигонной команды — а ей, пожалуй, досталось больше всех: убраны горы снега, прорыты километры траншей, сколочены и построены из досок и фанеры десятки мишеней, обозначающих и подвижные и неподвижные цели. И все это на ветру, при морозе... Досталось, конечно, и разведчикам, и вычислителям, и огневикам.

Стрельбы идут нормально, а главное — люди приободрились, повеселели и как-то по-другому смотрят на свое дело, с большей ответственностью. Ему нравилась деловая нетерпеливость Крабова: он всюду поспевал, вовремя высказывал дельные советы, причинял командирам подразделений те «беспокойства», без которых они, наверное, не смогли бы так четко выполнять свои обязанности. Контролируя работу огневиков первой батареи. Крабов обморозил себе щеку. Когда ему сказал об этом Узлов, первым заметивший на его лице подозрительную белизну, он с присущей ему сухостью в голосе сказал: «На фронте не то встречал. Смотри за собой, лейтенант, не то раскиснешь на морозе». Крабова побаиваются, видимо, не без оснований: часто у таких людей бывает недоброе сердце.

Лес по-прежнему безмолвствовал. Сгущались сумерки, а Бородин где-то задерживался. Громов просунул руку в рукава, застегнул пуговицы — стало теплее. Он вновь закурил, присел на еловый пень. Уже взошла луна, и теперь, глядя вдаль, Громов видел отдельные палатки, от которых тянулись кудрявые безмятежные дымки и тут же таяли в холодном воздухе. По дороге к складу, урча, прошел тягач, груженный дровами. Из кабины выскочили трое солдат, среди них Громов узнал Волошина. Он залез в кузов и начал бросать поленья. Работал быстро и сноровисто. Кто-то крикнул: «Павел, покури». Волошин ответил: «Этим мы не балуемся». — «И водку не пьешь?» — «Чего еще... глупости», — отмахнулся солдат, продолжая разгрузку.

Громов вспомнил рассказ Бородина о том, как он узнал, что Волошин — верующий человек, как солдат просил, умолял никому не говорить об этом. Но, как ни старался Бородин сохранить эту тайну, о ней теперь знает весь полк. Волошин еще больше замкнулся, и никакая разъяснительная работа не действует на него.

Громов все собирался лично побеседовать с Волошиным, но не находил свободного времени, неотложные дела не позволяли это сделать. «Может быть, сейчас?» — подумал Громов и, не колеблясь, позвал в палатку солдата.

...Волошин сидел на стуле и мял в руках ушанку. Он не знал, зачем вызвал его командир полка. Солдат начал прикидывать, что могло послужить причиной такого неожиданного дела. Перебрав в уме все события дня, он наконец спохватился: утром лейтенант Узлов проверял его, как он знает обязанности замкового (когда брали новые обязательства, Волошин под напором всего расчета согласился освоить работу замкового, и сержант Петрищев в свободное время долго занимался с ним). Узлов сказал: «Завтра займешь место Цыганка», «Значит, по этому поводу», — решил Волошин, чуть приподнимая веки.