Николай Камбулов - Ракетный гром

Наш тогдашний секретарь комсомольской организации сержант Околицын — не знаю, чем я ему понравился, — прикрепил меня к Волошину, сказал: «Костя, артиллерия без математики ни шагу вперед, а у тебя девять классов образования, подсобляй товарищу Волошину».

И началась работа. Ты, говорит, сатана, — Пашка-то на меня. А я в ответ: «Нет. Пашенька, нет бога там. Летал Гагарин за облака, посмотрел космос — одно пространство, а бога не обнаружил».

Невзлюбил меня Волошин до невозможности. Я и виду не подаю, называю его «брат Пашенька». В госпиталь вместе попали — я обгорелый, колхозных коров спасал от пожара, Волошин обмороженный, заблудился в пургу. Врачам велел, чтобы меня положили рядышком с обмороженным солдатом. Утром проснулся Пашка и крестится: «Сгинь, сгинь, сатана». Что ж ты, говорю, на своего товарища так лаешься, аль не признал? Это я, Костя Цыганок...

Потом подружились, да так, что Павел стал читать мне письма от своих «братьев во Христе» и ругать их вслух... Прозрел. Теперь классный механик-водитель. Но ведь этот музыкант, Виктор Гросулов-то, с ним, наверное, труднее будет. Музыканты — они как алкоголики, говоришь: нельзя сейчас играть, повремени немного, займись другим, а он: «Баян мне важнее, чем ваша ракета». Умник нашелся.

Я нe против музыки, но разве врага концертом уймешь, остановишь? Агрессор — он такой: одной рукой подписывает договор на культурное сотрудничество, другой швыряет бомбы на вьетнамскую землю. Вот оно как в жизни происходит, — тихо заключил Цыганок и потянулся за уставом, полистал, спросил, не поднимая головы: — Не пойму, чего он ко мне липнет? Как будто во втором взводе не с кем поговорить. Перевели бы его в наш взвод...

— Ничего, Костя, мы с тобой отвечаем за всех, — отозвался сержант. — Пусть липнет. Это хорошо, когда идут к комсомольскому руководителю. Радуйся, когда уважают, потом он скажет тебе спасибо, как Волошин говорит.

— То же Волошин, а этот сын генерала, а у меня подход ко всем один: поворот через левое плечо и — не нарушай, направо тоже по команде.

«Подполковник, очень похожий лицом на Соловейко, не поднимаясь из-за стола, подал мне руку:

— Командир части Громов.

— Виктор Гросулов. — ответил я.

— Садитесь, — подполковник показал взглядом на стул.

— Спасибо, постою. — Слышал я от отца, что в армии младший по званию, особенно солдат, в присутствии командира обязан стоять, как часовой у знамени, «и чтобы ни одно колено не сгибалось». Шутил папа или нет, но я запомнил это.

— Я просмотрел ваши документы, — сказал Громов. — Скажите, пожалуйста, генерал Гросулов, Петр Михайлович, вам отец?

— Нет. — Я тогда твердо решил никогда об этом не говорить в армии. Зачем? Отец сам по себе, я сам по себе. Мама как-то рассказывала, что будто бы отец настолько строг, что в войсках даже анекдоты ходят по этому поводу. Правда, мама оговаривалась: «Его просто не знают, душа у него добрая». Может быть, и добрая, откуда мне знать: с восьми лет; с той поры, как пошел учиться, я жил все время у бабушки Маши на Чистых Прудах. Отец приезжал и уезжал, иногда на лето забирал меня то в Белую Церковь, то на север, то в Новосибирск.

Мама несколько раз пыталась навсегда увезти меня. Бабушка Маша, с которой считались в семье, прижимала меня к своей теплой груди, говорила: «Не отдам, загубите дите. Сами живете как перелетные птицы, у вас ни кола ни двора. Не отдам».

Мама уступала бабушке. Отец при этом молчал. Только один раз вмешался: «Любаша, потерпи немного, два-три годика». Мама спросила: «Потом что?» — «Может и наш разводящий придет. Видит бог, дипломаты стараются». — «А ты веришь им?» — спросила мама. Отец сощурил глаза: «Своим верю, буржуазным сорокам не верю. Стрекочут о мире, а в карманах у них бомбы». — «А у тебя что в кармане?» — загорячилась мама. Папа вдруг запел:

И, каким-то жалостным взглядом посмотрев на меня, сказал:

— Меня труба зовет, сынок. Извини, скоро встретимся.

Это было перед его последним отъездом. Мне показалось, что он торопится уехать из Москвы. Бабушка Маша, глядя ему вслед, качала головой: «Нет, его разводящий не скоро придет. Побежал в свое войско, будто без него там все заржавеет. И погоны с него нельзя снять, умрет он без них... Он и в детстве драчуном рос. Жил по соседству мальчишка. Бароном его кликали. Так Петя каждый день лупил того паренька, пока тот не выколол у себя на груди: «Я есть Чапай». Потом стали дружить. А Барон теперь во флоте служит, целым флотом управляет».

Громов смотрел на старшего лейтенанта, застывшего в неподвижности, как изваяние, в двух метрах от стола.

— Михаил Савельевич, слышали?

— Точно, товарищ подполковник, сын, — подтвердил Михаил Савельевич так, словно открыл ту мысль, которую мы искали на чердаке, пожирая множество книг.

— Ладно, ладно, — примирительно произнес Громов и спросил:

— Увлекаетесь игрой на баяне? Это хорошо. Успели побывать в нашем солдатском кафе?

— Видел.

— Понравилось?

Еще бы! Никогда не думал, что такое имеется в армии, прямо как в Москве, в молодежном кафе «Юность», — книги, чай, музыкальные инструменты, телевизор, танцы. Вечера проходят весело. Я уже написал бабушке Маше, чтобы прислала мой баян. Секретарь комсомольской организации сержант Добрыйдень сказал мне: «Пусть высылает, это разрешается». А его заместитель ефрейтор Цыганок при этом добавил: «Не разрешается только компот варить». Я его не понял. Цыганок скривил рот в улыбке, показал на мою кровать: «Вот это и есть компот, когда человек не может заправлять койку».

И тут же показал, какой должна быть солдатская койка после того, как «ракетчик покинет ее, чтобы размяться в учебных классах и парке».

На плацу, после строевой подготовки. Цыганок подкатился ко мне, полюбопытствовал: «Как разминка?» И, видя, что я не просто дышу, а глотаю воздух, «успокоил»: «Это только начало, потом будет легче».

— Когда это потом? — спросил я вполне серьезно.

— Тотчас же, как только уволишься в запас, — сказал Цыганок. — Через годик откроется второе дыхание. А сейчас дыши через нос, — засмеялся так, что мне самому стало смешно.

— Вашим командиром будет старший лейтенант Малко, — сказал подполковник Громов, показывая на Михаила Савельевича, и снова спросил: — Значит, генерал Гросулов к вам никакого отношения не имеет?

— Нет, — еле прошептал я.

— Он у нас командует ракетными войсками и артиллерией. Строгий генерал, но справедливый. — Громов некоторое время ожидал, признаюсь я или нет. Положив какую-то папку на стол, командир части обратился к Малко: — Образование десять классов, думаю, что со временем вполне освоит специальность оператора-вычислителя.