Николай Камбулов - Ракетный гром

Громов заметил, что Бородин чем-то недоволен: обсуждая донесение, Степан был немногословен, раза два прикладывался к графину с водой. Громов не выдержал:

— Что это ты на воду налегаешь, уж не выпил ли вчера?

— Проглотил такую порцию горького, что огнем горит вот здесь, — постучал он по широкой груди. — Вот, прочитай, — подал письмо, — и у тебя загорится.

Громов прочитал письмо. Помолчав немного, еще раз прочитал, налил стакан воды, залпом осушил его, выругался так, что у Бородина вздрогнули брови: «Во как ты можешь!»

— Проверил? - выдохнул Громов.

— Да.

— Подтвердилось?

— Да.

— В бок ему дышло! Как он мог так поступить! — Он ругался до тех пор, пока не закурил. Сел на свое место, тихо сказал: — Значит, генерал по этому поводу и приезжает.

— Нет, Петр Михайлович не знает о письме. Письмо привезла Любовь Ивановна, жена генерала. Она была у меня на квартире... Беспокоится о сыне.

Громов вновь вспыхнул:

— «Тузик» этот Малко! «Тузик»! Одни красивые речи: «Общая копилка». «Болею за коллектив!» В голове ящик различных предложений, а по-настоящему работать не умеет. — Громов вдруг притих, потом, к удивлению Бородина, засмеялся: — Знаешь, Степан, когда ты ездил на сборы замполитов в Москву, что предложил Малко? Ха-ха, — хохотал Громов. — Избирали женсовет, так он выдвинул свою кандидатуру в состав женсовета. Женщины еле убедили его, что так нельзя. — Громов прошелся по кабинету. — Знал я одного такого Антея, из кожи лез, чтобы попасть в выборные органы. Перед выборами как развернет агитацию: «Коля, Юра, Вася, Саша, вы же знаете, у меня опыт есть». Избирали. Потом эти же Коли, Юры, Саши работали за него, а он только предложения выдвигал. До его прихода в роту мы спокойно учились, выполняли учебную программу, участвовали во всех общественных работах. С приходом этого Антея все было перевернуто кверху дном. Каждый день вызывали на заседания, устраивали самоотчеты, давали поручения и вновь вызывали на заседания. Потом подвели итоги: в первой учебной роте каждый курсант имеет по три общественных поручения и по две двойки.

«Мил человек, ты посмотри, сколько у тебя дыр по службе!» — сказали ему. «А что вы хотели? — ответил Антей. — Семь общественных нагрузок». Раздели его догола. Оказалось, что он общественными поручениями, которые плохо выполнял, прикрывал неспособность работать, пытался сделать карьеру. Комиссия записала Антею: не знает принципов обучения и воспитания, является случайным человеком на этой должности.

— Вот и нам могут так записать, — закончил Громов. — Почему Малко пошел на такое, можешь ты мне ответить?

— Не могу, сейчас не могу. Просто не могу, Сергей Петрович. Где-то ты, конечно, прав со своим Антеем. Я только что еще раз просмотрел личное дело Малко. Частенько перепрыгивал с одной должности на другую, не задерживался или не задерживали. На днях высказал мне желание продолжить учебу в адъюнктуре Академии имени Дзержинского. Может быть, отфутболим? Пусть едет. — Бородин испытующе посмотрел на Громова: еще работая в штабе, Малко заявлял об академии командиру части, и Громов, когда старший лейтенант изъявил желание пойти на взвод, обещал поддержать его кандидатуру. — Как, отправим?

— Где упал, пусть там и поднимается.

— А поднимется?

— Ну что ты на меня смотришь? Не знаю, поднимется он или нет, но академии ему не видать...

— Вот так. Сергей Петрович, и я не знаю, почему он пошел на скрытие проступка солдата.

— Нет, знаешь! По глазам вижу — знаешь!

— И мысли мои знаешь?

— Знаю.

— Скажи...

— Вот что ты думаешь: Малко скрыл проступок солдата по двум причинам: первая — чтобы не бросить тень на свой взвод, вторая — чтобы расположить к себе Виктора Гросулова, сына командующего. Карьеристы в этом отношении изобретательны. Угадал?

— Как на строевом смотре!

— Серьезно?

— Конечно. Других причин я не нахожу.

Громов прикурил от зажигалки, сильно затянулся и, кашляя, выговорил:

— Я ведь высказал... собственные мысли, Степан. Оказывается, и ты к такому выводу пришел. — Он хотел было позвать майора Савчука, чтобы втроем сделать окончательный вывод о Малко, но в кабинет вошел старший инженер-лейтенант Шахов.

После официальных выводов о том, что авария произошла вследствие недостаточной профессиональной подготовки рядового Виктора Гросулова (поэтому основная ответственность пала на Узлова), Громов поручил Шахову досконально изучить причину этого неприятного случая с точки зрения возможных технических недоделок в механизмах пусковой установки. Он не торопил Шахова с выводами. Сам же Игорь, не веря в наличие даже малейших дефектов, тем не менее отнесся к поручению Громова самым серьезным образом и пришел к окончательному убеждению, что конструкция и работа узла точна и абсолютно совершенна.

Он не раз собирался доложить Громову свои выводы о причине аварии, но все откладывал. Несколько дней назад после занятий он задержал Виктора Гросулова в техническом классе. Попросил повторить на действующем макете порядок работы у направляющего механизма. Виктор с завидным умением и быстротой выполнил команды. «Почему же вы в тот раз не уложились в норматив?» — спросил он солдата. «Я работал тогда не в такой последовательности... Накануне командир мне показал другой порядок работы и сказал: «Только так действуйте, и вы утрете узловцам нос». — «А ну-ка, ну-ка покажите, как он требовал от вас». Виктор повторил. Шахову стало не по себе: подобная последовательность в работе специалиста неизбежно приводила к опозданию с выполнением команд.

Мелькнула страшная догадка: «А не специально ли Малко дал эту подножку Узлову, чтобы самому выдвинуться вперед?» Он гнал прочь эту мысль, а она вновь приходила, мучила, терзала. Он появлялся на службе — в ракетном парке, в классах, на полигоне — молчаливым, затаенным. «Ты что такой? — спрашивал его Узлов. — Заболел?» — «А что, если это правда?» — произносил Шахов, не расшифровывая вопроса. Узлов напирал: «Ты хоть скажи, что это за правда? Талдычишь одно и то же каждый день». Шахов отрицательно качал головой: «Нет, нет, Дима». И жил он как бы разрубленный пополам: не верилось в то, чтобы Малко сознательно пошел на такое, повторные же беседы с Виктором Гросуловым укрепляли страшную догадку. «Склеился» лишь после того, как в осторожной форме высказал свою догадку самому Малко. «Конечно, солдат нарушил порядок работы, — бросил тот как само собой разумеющееся. — Дело прошлое, теперь не стоит об этом ему напоминать». — и поспешил перевести разговор на другую тему, но Шахов не отступал: «По-моему, стоит. Неизвестно, кто ему показал такую последовательность работы». — «Самовольничал, ясно, как божий день». И снова заговорил о другом, потом куда-то заторопился.