Мария Нуровская - Мой русский любовник

— Что ты творишь? — Я пыталась вырваться из его объятий, но он крепко держал меня.

— Я понесу тебя на руках, — сказал он, смеясь. — А лучше прямо с тобой побегу, если уж тебе так хочется побегать!

— Ты ничего не понял! — брыкалась я.

— Понял, и даже больше, чем ты думаешь, глупая ты баба!

И припустил трусцой, прижимая меня к своему телу. Бежал так до самого дома по извилистой тропинке, идущей в гору среди скал.

— Пусти, слышишь, сердце себе надорвешь, дурачок, — пыталась протестовать я.

— Если мне что и надорвет сердце, то только твои вечные сомнения!

— Тебе удивляет, что они у меня есть?.. Не могу от них избавиться… будь ты на моем месте…

— Если бы меня так кто-нибудь носил на руках, я был бы на седьмом небе от счастья!

Ах, этот Саша! Переговорить его было невозможно, даже в такой ситуации, когда у него сбивалось дыхание от усталости. Бежал он все медленнее, но своего добился — донес меня до самых дверей дома. Лицо его было красным от натуги, крупные капли пота выступили на щеках.

Вечером мы устроили пир — вместе готовили ужин, он жарил стейки, я крошила салат. К мясу была бутылка бургундского красного вина, для меня чуточку тяжелого. После первого же бокала в голове зашумело.

— Мы с тобой столько времени вместе, а я только что узнала, что у тебя есть собака.

Он усмехнулся:

— Моя Зойка — эльзасская овчарка, ей восемь лет. Не привожу ее сюда, потому что все еще надеюсь уговорить тебя поехать со мной в Москву.

Я покрутила головой.

— Но женщина должна везде следовать за своим мужчиной.

— Даже когда знает, какой он фантазер?

Он внимательно взглянул на меня:

— Таким ты меня воспринимаешь?

— Если речь заходит о нас, то да. А какой ты на самом деле, мне остается лишь догадываться — ты ведь почти ничего не рассказываешь о себе. Вот оставил собаку на маму, а какие у тебя с ней отношения?

— Довольно прохладные. Она из тех научных работников, для которых всегда на первом месте их исследования и карьера.

«Ну, мне-то знаком такой тип женщин», — подумала я.

Александр подлил мне вина:

— Пей до дна, моя дорогая, ибо жизнь ужасно коротка.

Я послушно отхлебнула глоток — вино было терпким, с едва уловимой горчинкой.

— Скажи, а почему ты так любишь кино?

— Да не знаю, — после недолгого размышления ответил он. — Может, мне становится легче от сознания того, что другие тоже мучаются с собой и своей жизнью…

Я рассмеялась.

— Ну это, конечно, серьезная причина. Знаешь, я тоже люблю смотреть разные фильмы. Но вместе мы еще ни разу с тобой не ходили в кино.

— Время нас подгоняет, Юлия Станиславовна, время!

— Да, время, — горько повторила я.

Александр опять подлил нам вина.

— Ты хочешь, чтобы я под столом валялась?

— Не волнуйся, я и там не брошу тебя одну!

Мы чокнулись бокалами, которые мелодично звякнули.

— Мне хотелось бы посмотреть новый фильм Никиты Михалкова «Утомленные солнцем». Кажется, так он называется.

Александр чуть скривился.

— Ну что ты, это прекрасный режиссер, я без ума от его «Неоконченной пьесы для механического пианино», а «Пять вечеров» — это вообще гениальное кино. Скажу тебе по секрету, ты очень напоминаешь его, вы чем-то похожи.

— Что ты выдумываешь!

— Да-да, зря ты смеешься, есть что-то общее между вами в чертах лица, в фигуре… Помнишь фильм Эльдара Рязанова «Жестокий романс»? Он там играл… И ради сидевшей в коляске девушки, за которой ухаживал, поднял тяжелый экипаж и перенес его из глубокой лужи на сухое место на мостовой. А ты меня сегодня донес на руках в гору…

— Хватит издеваться.

— Да я серьезно!

Он вдруг разозлился. Смотрел на меня совсем так же, как когда-то на Надю, сморозившую очередную глупость.

— Ненавижу этого человека, — сказал он. — То, что он сейчас болтает на каждом углу, эти его заигрывания с нынешней церковью. Он совсем как его папаша, который тоже заигрывал с властью и Сталиным.

— Но ведь это отец, а не он.

— Но и он срывал дивиденды. Он и вся его семейка. Не хочу, не пойду смотреть его фильм…

Я распробовала наконец вкус вина, которое мне очень понравилось. Теперь я пила его большими глотками. Мы оба с удовольствием пили. Александр открыл очередную бутылку.

— Чего еще я о тебе не знаю, но должна знать?

Он в упор взглянул на меня, и какой-то непонятный огонек вспыхнул в его глазах.

— Ты все время скромничаешь, даже в сексе.

— А чего ты ждешь от меня?

— Ну… ведь мы во Франции…

— Точнее говоря, в Нормандии.

— Тогда давай испробуем любовь по-нормандски.

Мы поднялись наверх и, несмотря на пронизывающий холод, лежали нагие, отбросив одеяло. От вина слегка кружилась голова, разогревшаяся кровь бежала в жилах быстрее. Я подумала, что хочу именно этого, почувствовать его член во рту, как он напрягается и встает, — в общем все-все, от начала и до финала, который в подобной конфигурации был для меня чем-то новым и доселе неизведанным, ошеломительным. Еще один шаг вперед в исследовании себя, своего тела. И его. В тот краткий момент мне показалось, что только я имею на него право, на этого мужчину, лежащего рядом со мной. Право это я получила, даря ему наслаждение, от которого содрогалось все его тело и над которым он потерял контроль. Саша извивался, пытался защищаться и принимал мои ласки со стоном, звучащим для меня как самая прекрасная музыка любви. Мы были едины, действительно слились в одно целое. Ночь в холодном доме стала ночью всепоглощающей любви, чуть ли не до самого рассвета. Ненасытное желание ощущать его в себе, его силу и упругость потрясало меня до самых глубин. В какой-то момент у меня промелькнула мысль, что я должна напитаться этими ощущениями про запас. Ведь в мыслях я постоянно прощалась со своим молодым любовником.

За окнами посерело и развиднелось, когда мы оторвались друг от друга, обессиленные. Александр сошел вниз и вернулся с бокалом вина для меня. Но я совсем не чувствовала холода. Ощущала только слабость. И он тоже чувствовал себя так.

— Скажи, мы ничего не разрушим? — спросила я.

— С чего это тебе пришло в голову?

— Может, думаешь, я хочу тебе что-то доказать…

— И доказываешь! — ответил он, радостно засмеявшись.

По дороге домой я бросила взгляд в боковое зеркало автомобиля и перепугалась: у меня было измученное, постаревшее лицо. «Вслух об этом нельзя говорить. Даже думать так нельзя», — напомнила я себе слова Кати.

— Любой бы так выглядел после бессонной ночи и нескольких бутылок вина, — поспешно сказал он, будто желая защитить меня от самой себя. Перед теми упреками, которые я была готова предъявить себе. Его слова тронули меня, но вместе с тем повергли в печаль.

— Ты не думаешь, что в какой-то момент тебе наскучат мои стенания?