Эдуардо Мендоса - Правда о деле Савольты

— На, возьми. Сыр свежий, только что купила.

Слепой взял у нее сыр, поцеловал его и спрятал в карман.

— Спасибо, Роса.

Оба помолчали мгновенье, а потом слепой как бы невзначай равнодушно произнес:

— У тебя гость, Роса.

— Полиция? — испугалась проститутка.

— Нет. Осведомитель… ты его знаешь. Твой поклонник.

— Немесио?

— Я не знаю имен, Роса. Я не знаю имен.

— Неужели ты ничего не сказал бы мне, не дай я тебе сыра?

Слепой скорчил жалобную гримасу.

— Я совсем забыл, Роса. Не думай обо мне плохо.

Росита-Идеалистка вошла в темный подъезд дома, огляделась по сторонам, но, никого не увидев, стала с трудом подниматься вверх по крутой лестнице. На третий этаж она добралась, запыхавшись. В глубине площадки виднелась скорчившаяся фигура.

— Не прячься, Немесио. Тебе нечего бояться.

— Ты одна, Росита? — шепотом спросил Немесио Кабра Гомес.

— Конечно. Разве ты не видишь?

— Дай я помогу тебе.

— Прочь руки, скотина!

Проститутка поставила корзину на пол, порылась в складках нижних юбок, извлекла оттуда ключ и отперла дверь. Подняла корзину и пошла в комнату. Немесио последовал за ней и закрыл за собой дверь. Комнату разделяла на две половины занавеска, за которой скрывалась железная кровать. В той части, которая обозревалась со стороны двери, находился стол с жаровней для согревания ног, четыре стула и керосиновая лампа. Росита зажгла ее.

— Зачем пришел, Немесио?

— Мне надо поговорить с Хулианом, Росита. Скажи, где его найти.

Роса неопределенно махнула рукой.

— Я его уже месяц не видела. Он теперь путается с другой.

Немесио сокрушенно покачал головой, не поднимая взгляда от пола.

— Не ври, Росита. В прошлое воскресенье я видел, как вы вместе входили в этот дом.

— Значит, ты шпионишь за нами? И можно узнать, кто тебе за это платит? — равнодушно и вместе с тем презрительно спросила Роса, опуская на пол корзину.

— Никто, Росита, клянусь! Ты же знаешь, я для тебя…

— Ладно, — отрезала проститутка, — проваливай отсюда!

— Скажи мне, где Хулиан. Это очень важно.

— Не знаю.

— Скажи, ради его же пользы. Убили какого-то Савольту. Не знаю, кто он, но это очень важная птица. Думаю, Хулиан замешан в этом деле. Я не говорю, что он убивал его, но он что-то имел против Савольты. Васкес ведет расследование. Я должен предупредить Хулиана, понимаешь? Ради него же самого. Мне-то все равно.

— Оно и видать, раз ты так паникуешь. Но я не знаю, где он. Уходи, оставь меня в покое. Я устала, а дел еще по горло.

Немесио взглянул на Роситу с любовью и уважением.

— Да, ты неважно выглядишь уже с утра, это никуда не годится. Такая жизнь не по тебе, Росита.

— И что же ты мне предлагаешь, несчастный? Доносить за деньги в полицию?

Немесио ушел от нее с тяжелым сердцем, предчувствуя, что надвигается неминуемая беда.

Леппринсе вызвался поговорить с Марией Кораль. Сам бы я никогда не отважился на такой шаг, и его посредничество обрадовало меня. Прошло три недели, прежде чем он с радостью сообщил мне, что цыганка согласна выйти за меня замуж. Свадебные приготовления совпали с началом моей службы у Леппринсе. Наконец-то я покинул контору Кортабаньеса. Долоретас прослезилась, прощаясь со мной, а Перико Серрамадрилес дружески похлопал по плечу. Все желали мне счастья. Кортабаньес держался со мной холодно, вероятно, ревниво отнесясь к моему переходу на другую работу: многие шефы испытывают подобное чувство к своим подчиненным, несомненно полагая, что они их собственность. Вначале работа, которую поручил мне Леппринсе, обескуражила меня. Но постепенно я привык, погрузившись, словно в мягкое кресло, в будни канцелярской рутины, копаясь в бесконечном множестве объемистых, но совершенно никчемных документов. К тому же, поскольку политические проекты Леппринсе были еще очень далеки от осуществления, моя работа сводилась исключительно к подбору и классификации газетных статей, писем, памфлетов, сообщений и тому подобных текстов. Подготовка к свадьбе занимала у меня еще больше времени. Как только Мария Кораль дала свое согласие на наш брак, мы принялись делать из нее достойную супругу молодого, подающего надежды секретаря будущего алькальда. Приобретали самые модные наряды и обувь, завезенные в Испанию из Парижа, Вены, Нью-Йорка. По совету Леппринсе я стал на свой лад прививать цыганке хорошие манеры, так как ее поведение оставляло желать много лучшего. Лексикон у нее был непристойным, а замашки вульгарными. Я учил ее, как вести себя за столом и в обществе. Мои уроки были довольно элементарными, но их пока вполне хватало. Мария Кораль с такой жадностью все впитывала, что я просто диву давался. Казалось, она ослеплена до предела, словно попала в какой-то сказочный, волшебный мир. И делала заметные успехи, так как обладала острым умом и железной волей, свойственной людям, привыкшим вести беспорядочную жизнь и вращаться в самых низких кругах человеческого общества. Такая жизнь многому набила ее.

В месяцы, предшествующие нашей свадьбе, я развил кипучую деятельность. Помимо воспитания Марии Кораль, я с величайшим наслаждением занимался благоустройством нашего будущего жилья. Обставил новую квартиру в современном духе, оснастив ее всем необходимым, вплоть до телефона. Сам делал покупки. Подготовка к свадьбе не оставляла мне времени для раздумий, и я чувствовал себя почти счастливым. Обновил свой гардероб, перевез книги и прочие свои вещи со старой квартиры на новую, воевал с каменщиками, малярами и столярами, с поставщиками, обойщиками и портными. Время пролетело незаметно, и свадьба застала меня врасплох. Откровенно говоря, мы хоть и общались с Марией Кораль в те безумные дни, наши с ней отношения по каким-то неосознанным, но дальновидным причинам носили чисто формальный, я бы даже сказал, официальный характер учителя и ученицы. Казалось, неминуемое приближение нашей свадьбы должно было бы сблизить нас, но мы оба делали вид, что игнорируем этот факт, и вели себя так, словно сразу же после завершения ее обучения должны будем расстаться навсегда. Я был деятелен и учтив, она — покорна и почтительна. Не имея ни рода, ни титула, лишенные каких-либо моральных или общественных устоев, — я был отщепенцем, а Мария Кораль самой вульгарной актрисой кабаре, — мы вели себя, как это ни парадоксально, удивительно целомудренно, точно находились под бдительным оком стыдливых матушек, добропорядочных дуэний или строгих надзирательниц.

Мы поженились апрельским утром. На свадебной церемонии, кроме Серрамадрилеса, присутствовало несколько незнакомых мне служащих Леппринсе, которые играли роль посаженых родителей. Леппринсе в церковь не зашел, а ждал нас у двери. Он пожал руку мне, потом Марии Кораль и, отозвав в сторону, спросил, все ли прошло благополучно. Я ответил ему утвердительно. И тогда он признался, что его беспокоило, как бы цыганка в последнюю минуту не изменила своего решения. Мария Кораль, действительно, на какой-то миг помедлила, прежде чем произнести «да», и голос ее прозвучал вяло и не очень уверенно. Но благословение священника отрезало ей все пути к отступлению.