Эдуардо Мендоса - Правда о деле Савольты

— Абсолютно убежден, доктор.

— У нее нет причин для волнений? Вы не ссоритесь между собой?

— О, нет, доктор. Еще не прошло года, как мы поженились.

— И тем не менее, насколько я понял, этой ночью вы веселились вне дома и оставили ее одну, не так ли?

— У нее болела голова, а я не мог не пойти на вечеринку, куда нас пригласили. Нам очень не хотелось расставаться, но мы не ссорились. Я уверен, это просто несчастный случай. Невероятный, признаю, но ведь несчастные случаи всегда таковы.

Доктора позвали. Он должен был оказать помощь другим пострадавшим, и разговор сам собой оборвался. В полдень явился Макс.

— Сеньор Леппринсе интересуется здоровьем сеньоры.

— Скажите сеньору Леппринсе, что моя жена чувствует себя хорошо.

Я возблагодарил бога за то, что у него хватило такта самому не прийти в больницу, но при этом подумал, что он мог бы выбрать для этой цели другого посланника.

— Сеньор Леппринсе говорит, что все расходы возьмет на себя.

— Сейчас мне не до этого! Что еще?

— Ничего.

— Тогда оставьте меня одного, пожалуйста, и передайте сеньору Леппринсе, что если будут какие-нибудь новости, я уведомлю его.

— Ясно.

В последующие дни мне ничего не было известно ни о Леппринсе, ни о его людях. Только сеньор Фольятер зашел ко мне на несколько минут, принес небольшую коробку шоколадных конфет, рассказал, что все служащие предприятия молят бога о скорейшем выздоровлении Марии Кораль. Но все это было уже позже. А в то утро, когда солнце взошло уже довольно высоко, меня снова пригласил в кабинет врач и спросил, не хочу ли я видеть Марию Кораль. Я сказал, что хочу. Предупредив меня, чтобы я с ней не разговаривал, он провел меня в палату, освещенную проникавшими туда сквозь окна солнечными лучами. Палата с высокими потолками, узкая и длинная, походила на вагон поезда. В ней двумя рядами выстроились кровати, на которых покоились больные. Мертвую тишину нарушали печальные стоны, вздохи, всхлипы. Мы прошли сквозь двойной ряд кроватей, и доктор показал мне на одну из них. Приблизившись, я увидел Марию Кораль: кожа ее пожелтела, став почти зеленой, руки лежали поверх простыни, напоминая лапки мертвой птицы. Дышала она с трудом, прерывисто. От волнения у меня сдавило горло, и я дал понять доктору, что хочу уйти. Уже в коридоре он сказал мне:

— Сейчас вам лучше всего отправиться домой и попытаться уснуть. Выздоровление ее будет медленным и потребует от вас немало сил.

— Мне бы хотелось побыть тут. Я не буду мешать.

— Я вас понимаю, но вы нуждаетесь в отдыхе. Сделайте это ради нее.

— Хорошо, доктор. Я оставлю вам помер своего телефона. Звоните в любое время.

— Не беспокойтесь.

— И спасибо за все.

— Я лишь выполняю свой долг.

В моей жизни, полной предательства и лжи, этот великодушный человек был маяком среди мрачного моря.

При виде пустой квартиры у меня сжалось сердце. Я обошел комнаты, прикасаясь к предметам, которые вызывали в моей памяти отдельные события, напоминая о разных мелочах, и спрашивал себя, что же теперь с нами будет, какой неожиданный поворот произойдет в нашей жизни? И с горечью размышлял о том, что могло побудить Марию Кораль к самоубийству. Немного вздремнув — сон был коротким и беспокойным, — я в тот же вечер снова явился в больницу. Там все оставалось по-прежнему: те же пустынные коридоры, те же врачи, обменивавшиеся короткими репликами, те же монашки, скользившие по тенистой галерее с подносами, уставленными пузырьками и медикаментами. Однако лишенная прежней сутолоки, больница приобрела присущую ей академичность и строгость. Врача я застал в кабинете. Он сообщил, что Мария Кораль чувствует себя лучше, и позволил мне навестить ее, попросив при этом, чтобы я действовал на нее благотворно и поднял ей настроение. Я вошел в палату и нерешительно приблизился к своей жене. Мария Кораль лежала с закрытыми глазами, но не спала. Я окликнул ее, она взглянула на меня и слабо улыбнулась.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я почти шепотом.

— У меня большая слабость и очень неприятное ощущение в желудке, — ответила она.

— Доктор говорит, что ты скоро поправишься.

— Я знаю. А ты как?

— Хороню. Только ты меня здорово напугала.

— Ты еще никак не придешь в себя, да?

Я опустил глаза, чтобы она не увидела слез, невольно навернувшихся мне на глаза. Но тут же вспомнив, что должен поднять ей настроение, решил сострить.

— В этом месяце счет за газ будет стоить нам целого состояния.

— Ради бога, не вспоминай про газ! Как ты можешь?

— Прости, я пошутил.

— До шуток ли нам теперь?

— Доктор сказал…

— Оставь его в покое. Что он может знать! Мы должны поговорить с тобой о более серьезных вещах.

— Да?

Мария Кораль снова приуныла, и я встревожился. Но она тут же взяла себя в руки и, пристально посмотрев на меня взглядом умирающей, спросила:

— Хавиер, ты меня любишь?

К моему великому удивлению, поскольку я считал, что у меня на этот счет сохранились те же сомнения, что и год назад, — сомнения, которые так шокировали Перико Серрамадрилеса, когда я сообщил ему о том, что женюсь — слова вырвались сами собой:

— Да, я всегда любил тебя. Любил с первого взгляда, а теперь люблю еще сильнее и буду любить всю свою жизнь, как бы ты ко мне ни относилась.

Мария Кораль вздохнула, закрыла глаза и прошептала:

— Я тоже люблю тебя, Хавиер.

Дверь палаты открылась, и доктор направился к нам с явным намерением прекратить свидание. Я поспешил проститься с Марией Кораль.

— До свидания. Завтра я приду пораньше. Принести тебе что-нибудь?

— Нет, у меня все есть. Ты уже уходишь?

— Приходится. Сюда идет доктор.

Его приближение положило конец нашему прощанию, чему я очень обрадовался, так как меня стало лихорадить от волнения.

— Нашей больной пора отдохнуть, сеньор Миранда. Завтра приходите. Милости просим.

— Не тревожьтесь за меня, доктор, — проговорила нам вслед Мария Кораль. — Теперь я выздоровлю окончательно.

Очутившись на улице, я облегченно вздохнул. Наконец-то Мария Кораль сказала мне правду. И вместе с тем я испытывал какое-то смутное беспокойство.

Здоровье Марии Кораль шло на поправку. Настроение у нее было прекрасное, и вскоре врач позволил ей встать с постели и гулять по саду, который окружил больницу. Погода стояла теплая, в ясном голубом небе не было ни единого облачка. Во время наших спокойных прогулок по саду мы говорили о пустяках, стараясь избегать интимных тем из нашего прошлого. После посещения Максом больницы мы ничего не слышали о Леппринсе. Перико Серрамадрилес время от времени звонил мне домой по телефону и интересовался нашими делами. Однажды, когда мы собирались на прогулку, явился доктор и сообщил, что здоровье Марии Кораль вполне удовлетворительно и завтра ее выпишут из больницы.