Александр Фурман - Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть IV. Демон и лабиринт

«Ну что, пойдем обратно?»

Игорь сказал, что хочет выкурить еще одну сигаретку «наедине с самим собой», и Фурман, оступаясь в темноте и жалея, что не прихватил фонарик, направился к палаткам.

В застывшем ночном лесу ощутимо похолодало. Даже пар изо рта, кажется, был виден в слабом лунном свете.

Фурмана вдруг затрясло – и руки, и ноги, и даже зубы стали неудержимо отбивать развеселую мертвецкую чечетку. В-вот с-с-стран-н-но – не от холода же? Конечно, скрытое напряжение этого разговора было очень сильным. И какого черта он должен брать все это на себя?.. Фурман мог лишь смутно догадываться о том, что вызывало у Игоря такое бурное сопротивление. Но теперь ему было не до того: он и сам почему-то жутко трепетал перед этой бессонной ночью, тщетно пытаясь взять себя в руки и успокоиться. Ситуация вынужденная, да им всем и не впервой по-походному спать в общей куче – правда, все-таки не в такой тесноте. Но опасно волнующим это, в общем-то, почти рядовое испытание делала их с Соней сегодняшняя дневная игра с касаниями: она сдвинула дистанцию, непредсказуемо изменила все расстояния. И сейчас он только снаружи, для других был прежним, узнаваемым Фурманом, а в этой оболочке, словно в полом сосуде, мягко колыхался холодный жидкий огонь, бесформенная и хищная космическая плазма… Бр! Ужас! Вот чего он с детства боялся, так это вдруг оказаться на самом деле не человеком, а инопланетным чудовищем, безжалостным всесильным монстром. Фу-фу-фу! Чур меня, чур! Я – это всего лишь я, нелепый, трясущийся неизвестно от чего человечек под равнодушными звездами…

«Дам и мадмуазелей просим пройти вперед и занять места согласно купленным билетам!» – объявил Володя и вежливо приподнял полог палатки. «Мужиков» строго попросили подождать снаружи. Через какое-то время им наконец крикнули: «Можете заходить!»

В освещенной фонариком «избушке-варежке» Ирина и Соня, наполовину высунувшись из своих спальников, с несколько напряженными лицами ждали «званых гостей». По первому ощущению внутри было почти так же холодно, как снаружи. «Не пугайтесь, за ночь мы тут все хорошенько надышим, и станет немного потеплее», – успокоила их Ирина, пока они торопливо задраивали вход. Она расположилась слева, Соня – по центру, а справа вдоль провисающей стенки (натянуть палатки как следует, конечно, забыли) был одиноко расстелен узенький фурмановский спальник, предназначенный Володе. Разумеется, улечься впятером просто в один ряд в двухместной палатке было невозможно. Вариант расположиться «валетом» по разным причинам был отвергнут. Поэтому Соне с Фурманом, которым как главным доходягам выделили самое теплое местечко в середке, рекомендовали сдвинуться вместе с их спальником «вниз», ближе к входу, чтобы всем было чуть-чуть посвободнее хотя бы на уровне плеч. Когда «подготовительный этап» завершился, все внимательно осмотрелись в последний раз, на всякий случай запоминая при свете, где что лежит, и, погасив фонарик, приступили к «процессу окончательной укладки» – естественно, с пионер-лагерными шутками, нервными смешками, неуклюжими медвежьими надавливаниями куда не надо и взаимными извинениями, – и долго еще ворочались и пихались, дружно корчась от смеха и опасно сотрясая свой хлипкий домик… Фурман еще успел подумать, что Ирина с Ладушиным держатся вроде бы достаточно миролюбиво. Потом все затихло. Остались только холод, темнота и бережные дружеские попытки согреть друг друга.

Конечно, Фурману повезло – рядом с маленькой, хрупкой Соней места для него вполне хватало. Но через час стало понятно, что лежать вдвоем более или менее одетыми в зимнем нейлоновом спальнике, да еще и под набросанными поверх ветровками не просто тепло, а уже почти жарко. Выпростав наружу руку, Фурман осторожно стянул куда-то набок куртки и приоткрыл тоненькую щелку для охлаждения.

Какая бесконечная, гулкая тишина вокруг… Он ни о чем не думал. Не спал. Думал ни о чем. Не он. Кончики пальцев сонно/бессонно тронули чудной завиток волос. Коснулись виска. Парили и опускались, едва касаясь, в бесконечной тишине. Изумленно внимали теплым живым изгибам и невидимым, неведомым пейзажам лица другого, другой… А губам, похоже, стало щекотно, и они дрогнули в улыбке. Чудеса! Потом на встречу с ним явились такие же изумленные ласковые руки. Потом стало можно тихо обняться. И притронуться губами к другим губам. И крепко прижаться друг к другу.

Зачем? Для чего? Что все это означает?

Это означает прощание: прощай, Нателла…

Целовались, целовались ненасытными изучающими истертыми губами.

Беспокойная рука решила забраться под чужую рубашку и слегка запуталась в складках плотной ткани, – вдруг Соня резко отдернулась, забилась, забрыкалась, яростным шепотом крикнула: «Нет! Нет! Нельзя!..»

Оба надолго замерли, схватив друг друга.

Он глупо, в полной растерянности и легкой обиде, даже искренне ничего не понимал. Нет?! Почему «нет»? Нельзя под рубашку? Но с чего вдруг такая злоба? Ну, нельзя и нельзя. Он же не насильник. Хотя почему нельзя? Потому что он – чужой? А тогда как же она с ним так целовалась – с чужим? Он ведь где-то читал, что девушки и юноши воспринимают поцелуи совершенно по-разному, причем девушки, кажется, придают им куда меньшее значение…

Но это же Соня, ужасная недотрога, она, небось, никогда ни с кем и не целовалась. Хотя… Все равно непонятно, что здесь только что произошло. Откуда в ней такая странная злость?

Шепот:

– Ты обиделся?

Вот те раз! Странный вопрос. И что он теперь должен ответить? Ну хорошо (шепотом):

– Нет.

Пауза.

– Правда?

Пауза.

– Нет. Немножко.

Горестно:

– Да?..

Что тут скажешь?

– Почему?..

Сказать мягко, но честно:

– Просто ты как-то слишком резко меня оттолкнула.

Пауза.

– Прости. Я не хотела тебя обидеть. Это как-то само…

Что, – неужели плачет?! Господи, ну вот, приехали…

Ладно, я ведь ей друг. Вытер бедненькой слезы. Утешительно обнял.

– Поцелуй меня. Пожалуйста… Да пожалуйста!

Тихо целовались, целовались…

– Давай теперь хоть немножко поспим, ладно? А то завтра не встанем.

На рассвете Фурман почувствовал, что ему надо срочно сбегать в туалет, иначе живот просто разорвется. Все еще спали, и, несмотря на спешку, приходилось действовать аккуратно. Туалетную бумагу он предусмотрительно заложил поближе к выходу.

Так, а куда бежать-то? Ведь никакого туалета здесь не существовало. Одна сонная природа. И всюду понатыканы эти чертовы палатки! Еле сдерживаясь, он кое-как добрел до прозрачного, но незаселенного уголка леса, спрятался за каким-то толстым стволом и, тревожно озираясь, наконец со стоном освободился… Господи, что за жизнь такая!.. Он еще немного посидел, приходя в себя. И вдруг заметил, что молодая травка вокруг покрыта пушистым синеватым инеем. Ничего себе! Это сколько же сейчас градусов-то? А он тут расселся, можно сказать, на морозе…